Поврежденный

Маремьяновъ вынулъ свой клтчатый платокъ, свернутый въ трубочку, и отеръ потъ съ лица. Онъ былъ страшно взволнованъ и безсознательно ерошилъ свои сдые волосы. Это возбужденное состояніе духа длало его похожимъ на помшаннаго…

— Вы не изволили-съ слышать, — началъ онъ съ лукавой вкрадчивостью и напряженнымъ любопытствомъ, точно желая поймать меня въ ловушку:- чтобы кто-нибудь меня при васъ, то-есть въ вашемъ присутствіи, хотя какъ-нибудь случайно сутягой и поврежденнымъ называлъ?

Его глаза зорко и пытливо были устремлены на меня, точно онъ желалъ прочитать что-то въ моей душ. Онъ съ напряженнымъ вниманіемъ ждалъ отвта.

— Нтъ, — солгалъ я.

— Жаль-съ, жаль-съ! — со вздохомъ сказалъ онъ. — А называли! не разъ называли! Только не могу вотъ свидтелей найти, чтобы уличить, кто называлъ, и изъ чьихъ первыхъ устъ это пошло. Это онъ-съ и распустилъ. Онъ-съ, я достоврно знаю. Только нити въ рукахъ моихъ нтъ, чтобы уличить, а то бы я показалъ ему, какой я сутяга и поврежденный. Диффамація-съ! За это-съ строго наказуются. Мн бы только нить найти. Да я доберусь когда-нибудь, доберусь…

Онъ опустилъ голову и задумался. Въ эту минуту онъ, дйствительно, походилъ на поврежденнаго. Казалось, что на мгновеніе онъ совершенно забылъ даже о смерти Толмачева, которому были уже не страшны никакіе свидтели, могущіе обличить его въ клевет или въ диффамаціи. Прошло нсколько минуть въ молчаніи. Наконецъ, какъ бы очнувшись отъ сна, старикъ заговорилъ снова:

— А сталъ онъ эти слухи распускать, когда я ушелъ отъ него и началъ съ нимъ процессы за присвоеніе имъ моихъ идей и прожектовъ и сталъ требовать законной своей части изъ его прибылей. Вся жизнь моя съ этой поры ушла у меня на это. Вс деньги ухлопались на это. Да, я-съ не жаллъ; мн не деньги дороги, а признаніе моихъ правъ; правда дорога мн. Тысченокъ десять было скоплено мною во время служенія у него, и вс ушли. А онъ только одни слухи распускалъ, что повредился я въ ум отъ зависти при вид его богатства и что въ умопомшательств приписываю себ все то, что я переписывалъ въ качеств его секретаря. Шутки-съ насчетъ этого шутилъ, смяться изволилъ. У него нравъ-съ веселый, смшливый! Тоже участіе и сожалніе ко мн потомъ сталъ высказывать, когда я въ нищету впалъ. Дарью Степановну; сына и дочь моихъ призывалъ къ себ, соболзновалъ обо мн, совтовалъ въ домъ умалишенныхъ помстить меня, брался платить за меня! Ловко-съ! Геній-съ, геній-съ, что и говорить. Нтъ-съ, не сутяга я, не поврежденный я, а погубленный имъ человкъ, жертва дикой эксплоатаціи, вотъ что я. Мало того, что онъ обокралъ меня, — онъ, государь мой, лишилъ меня семьи, домъ мой въ адъ превратилъ!

Возбужденіе старика дошло до крайнихъ предловъ, душило его, заставляло задыхаться. Онъ сталъ торопиться, говорилъ захлебываясь, жестикулировалъ. Его голосъ перешелъ въ ехидное шипніе…