Повесть о Предславе

Среди ближайшего окружения выделила Предслава двоих: Гражину, юную жену городского войта[184], и дочь богатого пана из Либице Малгожату. С этими дамами стала она в последнее время вести долгие беседы вечерами в покоях замка. Малгожата была матерью четверых задиристых отроков, кои славились на всё Либице своими шкодами. О своих чадах в основном и рассказывала Предславе эта полненькая приземистая жёнка лет под сорок. Гражина же, родом из Моравии, только недавно выданная замуж, шустрая и задорная, невольно заражала всех вокруг своим весельем. Как приходила она во дворец, так всюду, во всех его уголках, не смолкал её тоненький смех. Она и сейчас в дороге весело щебетала, чем вызывала на лице княгини благосклонную улыбку.

– В Сазаве будем, рядом там лавки с щепетинным[185] товаром. Часто сюда езжу. И каждый раз прикуплю чего. То зеркальце медное, то перстенёк, – рассказывала Гражина. Юная пани держалась по левую руку от Предславы и старалась не отставать от неё.

– Тебе бы только про рухлядь и болтать, – сердито одёрнула молодицу ехавшая по другую сторону от Предславы пожилая немка Эмма, близкая подруга покойной матери Рыжего. – На богомолье мы едем, со старцами святыми говорить, а она…

Эмма недовольно поджала тонкие уста. Была облачена эта солидная дама в строгое чёрное платье и такого же цвета повой, всем своим видом показывая, что скорбит по своему давно умершему супругу.

– Монахи монахами, но и о себе забывать не след. Вот как сюда съездим, отправимся в Крконоше[186], на ловы. Вот уж наскачемся там по лесам! – нашлась что ответить Гражина.

– Укоротила бы язык длинный! – зло прошипела Эмма.

Гражина обиженно скривила хорошенькое миниатюрное личико.

– Полно вам, не ссорьтесь, – оборвала нелепую перепалку придворных дам Предслава. – Вон вижу ворота монастырские, вон нищие сидят. Где мой кошель бархатный? На поясе висит, где и положено. Отсыплю-ка я грошей убогим.

– За воротами – церковь большая. Это и есть храм Святого Климента? – спросила она.

Эмма утвердительно наклонила голову в повойнике.

– А вон то строение, слева?

– То часовня Святого Саввы, – бойко ответствовала Гражина.

– Купол церковный не мешало бы свинцом покрыть. Серебро дам, – решила Предслава. – На Руси всегда так делают. А крест золотят.

– Не стоит, светлая госпожа, этим бездельникам излишне потакать. Так ведь сядут на шею, начнут просить: дай того, дай другого! Хлопот с ними не оберёшься. Казну княжескую разорить готовы, – посоветовала ей Эмма.

Гражина тихо рассмеялась.

– На богоугодные дела серебра не пожалею, – спокойно заявила Предслава. – А что до остального, там поглядим.

В сопровождении придворных женщин и пажей княгиня проследовала на гостиный двор. Монахи в рясах приветствовали её почтительными поклонами.

«По одёжке видно, православие блюдут, в латинство не впадают», – сделала вывод Предслава.

Игумен, отец Прокопий, худощавый высокий муж с окладистой бородой, в которой пробивалась местами седина, поднёс ей для целования золотой наперсный крест.

Княгиня обернулась к своим придворным.

– Пани Эмма, пани Гражина, останьтесь со мной. А вы возвращайтесь на гостиный двор. Отец игумен, побеседовать с тобой желаю.

– Верно, проголодались вы с дороги, сердечные пани. Дак мы вас тотчас накормим. Хоть и среда, день постный, но рыбки для гостей завсегда сыщем.

– Спасибо, отец, но трапезу отложим давай. Путь наш недалёк, не устали, не оголодали. Да и ведали, куда путь держим. Не есть, чай, приехали.

Смешливая Гражина не удержалась и тихо прыснула в кулачок. Предслава сердито покосилась на неё и на мгновение пожалела, что не отправила эту хохотунью с остальными дамами.

Гостьи расположились напротив игумена на обитых рытым бархатом лавках. На низком липовом столике теплилась свеча, пахло ладаном, с потолка на массивных цепях свисали паникадила[187] с множеством горящих свечей.

– Слышала я, отец игумен, что ведёте вы богослужение на славянском языке. Верно ли се? – начала разговор с вопроса княгиня.

– Верно, матушка княгинюшка. Свято блюдёт наш монастырь уставы святых равноапостольных Кирилла и Мефодия[188].

– Отрадно мне внимать словесам твоим, отец. Ведаешь, сама я с Руси. Буду вам помогать, чем сумею. Для начала – вот вам серебро. – Предслава приняла из рук Эммы тугой мешочек и положила его перед игуменом. – Содейте в церкви придел во имя святого Георгия Победоносца. А ещё прошу тебя кажен день поминать в молитвах братьев моих единокровных, мучеников Бориса и Глеба. Ведомо ли тебе, какая смута учинилась на Руси по смерти батюшки моего, князя Владимира?

Отец Прокопий с горестным вздохом кивнул и скорбно потупил очи.

– И как по веленью окаянного Святополка умерщвлены были братья мои?

– И то ведомо, княгиня. Также сведали, что разбил третий брат твой, князь Ярослав, на Альте-реке сего Святополка и что занял сызнова стол киевский.

О последних событиях Предслава ничего не знала, но не подала виду, лишь подумала о том, сколь же, верно, тесные отношения поддерживает Сазавский монастырь с Русью. За Ярослава она порадовалась, даже улыбнулась одними уголками губ, но речь продолжила об ином: