Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

На этом, видимо, спустимся с высоты птичьего полета и вернемся в Болгарию, вставшую по стойке смирно. Ей всё случившееся, как ни странно, принесло некоторые дивиденды: побочным эффектом отказа Москвы от всевозможных балканских «штабов» и «федераций» стало — уже 12 июля — решение «прекратить попытки покушения на болгарский суверенитет в Пиринском крае».

Излишне говорить, что в Софии, где взгляды тов. Димитрова по «македонскому вопросу», не осмеливаясь возражать, разделяли далеко не все, включая тов. Костова, многие были рады. Быстро перекрыли границу. Вовсю пошли «пресечение враждебной пропаганды различных эмиссаров» (учителей, книготорговцев и т.д.) и «ликвидация эксцессов так называемой македонизации» — разумеется, с непременным указанием на необходимость «выяснить, по чьей инициативе такое стало возможным».

Быстро, даже с извинениями, выпустили из лагерей посаженных за «великоболгарский шовинизм» (то есть за «Аз съм българин!»), населению позволили свободно определять, кто кем себя считает. Очень вовремя, следует сказать, ибо мозги за пару лет интенсивного промывания успели обработать серьезно: еще в 1956-м при опросе 178 862 крестьянина назвали себя македонцами, но уже через 10 лет македонцев (сознательных, без кавычек) оказалось всего 9632.

Думается, не особо преувеличу, сказав, что скандал в благородном семействе спас для Болгарии ее юго-запад, в рамках очередного социального эксперимента успешно уплывавший под крылышко Белграда, — но это, повторюсь, было побочным эффектом, о котором никто в тот момент не думал специально. Основным же пунктом повестки дня стал «поиск нежелательных элементов».

КАРАВАЙ, КАРАВАЙ, КОГО ХОЧЕШЬ, ВЫБИРАЙ!

И знаете, не надо говорить об «охоте на ведьм». Ведьмы тут ни при чем. И люди тоже. Население Кремля давно уже не оперировало такими категориями. Оно мыслило в философских масштабах, и в смысле политической логики равных ему на тот момент, скорее всего, в мире не было. А логика была проста, безупречна и беспощадна.

С точки зрения исторического материализма ясно, что сам по себе отщепенец Тито никто и ничто, но он отражает тенденцию. Конкретно говоря — «общую волю мелкобуржуазных, объективно реакционных слоев населения [заключающуюся в том, чтобы] избежать интенсивного развития общества в направлении социализма по советскому образцу». Как видите, ничего личного. Просто «объективно», и всё тут.

Кремль подчеркивал, что в этом, по сути, ничего плохого нет: мы и сами, мол, выступали за постепенный, «национальный» путь с учетом своеобразия ситуации в каждой конкретной стране, — но сейчас время военное, и ряды нужно сплотить по максимуму. И без малейшего потакания, ибо «соглашательство» — прямой путь к уходу из социалистического лагеря, то есть к дезертирству. А как карается дезертирство в военное время, всем известно.

Но очень важно: поскольку — еще раз! — отщепенец Тито олицетворяет тенденцию, стало быть, явление это не специфически югославское, но имеется (пусть хотя бы в зачаточной форме) во всех странах народной демократии, а значит, во всех коммунистических партиях, — и тенденцию следует вычищать везде. Начисто, чтобы не повторилось то, за чем недосмотрели в Белграде.

Иными словами, дали отмашку на выявление «титоистов». Везде. И в Варшаве, и в Будапеште, и в Праге, и в Бухаресте, и в Тиране, вообще панически боявшейся «югославской экспансии», — и, естественно, в Софии. С указанием: работать не по вершкам, а по корешкам, поскольку рыба гниет с головы и разгром низовых «обойм» ничего не даст, а вот розыск и ликвидация «потенциальных Тито», напротив, купируют угрозу.

Плюс дополнительная инструкция: искать «потенциальных» следует, скорее, среди тех, кто в войну работал «в полях», поскольку эмиграция была под присмотром и несколько надежнее. Но, правда, с оговоркой, что «в полях» — не основа для приговора, а «в эмиграции» — не гарантия, что не переродился. Так что, товарищи, подходите творчески, без формализма. Вопросы есть?

Вопросов не было. Благо, во всех столицах будущего Варшавского договора потенциальные подозреваемые нужного уровня считались по пальцам. В Софии, например, главным и бесспорным «титоистом», безусловно, был сам тов. Димитров, мало того что лично друживший с отщепенцем Тито, так еще и нагло продолжавший что-то лопотать о «национальном пути», а также уличенный в сохранении связей с Белградом.