Короче говоря, в Кремле сомневались, размышляли и, анализируя время от времени получаемые из Софии (от тов. Червенкова, которому негласно поручили заняться вопросом) «колоды», карту с Папуасом неизменно откладывали в сторону. Недалеко, чтобы, ежели что, недолго искать, но откладывали. Как и некоторые другие карты, типа, скажем, тов. Добри Терпешева, бывшего главкома НОПА, которому лично тов. Сталин почему-то верил. Зато чем дальше, тем больше интересовались картой тов. Югова.
Тут, правда, никаким «титоизмом» даже в намеке не пахло, и послушен он был на зависть аж самому тов. Червенкову, зато по остальным статьям подходил как нельзя лучше: «главорез» (мало кто любит, а многие ненавидят), амбициозен (в контрах с эмигрантами), а главное, туповат и, следовательно, легко заменим. В придачу же, поскольку «состав» за таким «паровозиком» потянуть было сложно, Кремль дал рекомендацию привлечь к ответственности некоего тов. Чанкова.
Однако тов. Червенков, как ни странно, раз за разом находил аргументы в пользу тов. Югова, с которым вообще-то не ладил, и тов. Чанкова тоже брал под защиту, зато персона тов. Костова, вопреки очевидной неохоте Кремля ее рассматривать, в «колодах» возникала вновь и вновь. В Софии явно не желали выводить Папуаса из-под удара.
Нельзя сказать, что такой опытный партийный волк, как Папуас, не насторожился. Он имел сеть информаторов во всех структурах и чуял, что ветер дует нехороший, но ничего конкретного выяснить, а значит, и предпринять не мог. А потом, 7 марта, в Москву самолетом отправили тов. Димитрова, накануне плохо себя почувствовавшего.
Потом уже начались слухи и сплетни: дескать, то ли тов. Вышинский
Правда, оттуда он уже не вернулся, однако оснований для какой-то конспирологии нет: в каком стационаре лежал, известно, диагнозы и процедуры не секрет, с кем встречался — тоже. И тем не менее факт есть факт: из активной деятельности человек-легенда выпал, а замещать его остался, разумеется, тов. Костов. Однако в тот же день, сразу после того, как самолет взлетел, состоялось заседание Политбюро, по ходу которого тов. Коларов, тов. Червенков, тов. Югов и еще кто-то
Правила этой игры тов. Костов знал слишком хорошо и потому меры принял сразу — благо, не арестовали и даже от работы не отстранили, поручив какие-то мелкие дела.
В Москву — во все инстанции — и в госпиталь к тов. Димитрову пошли подробные, хорошо продуманные письма с просьбой вмешаться и детальными опровержениями всех
Ответов адресант не дождался. Однако нельзя сказать, что Кремль не услышал. В архивах сохранились «записки» тов. Димитрова, ручавшегося за тов. Костова
25 марта, накануне открытия пленума ЦК БКП[186], в Софию пришло «официальное мнение» с совершенно четким указанием:
Вручали письма в экстраординарном режиме: не через секретариат, а группе адресатов, каждому копия под расписку. По сути это означало, что тов. Сталин принял решение (безусловно, с учетом позиции тов. Димитрова, получавшего в госпитале запросы и подробно отвечавшего). То есть, называя вещи своими именами, поступил приказ: отстаньте от него. С дополнением «для служебного пользования», советовавшим «подумать» над некими тов. Стефановым и тов. Чанковым, тоже достаточно крупными и
Тем не менее мнение тов. Сталина учтено не было. Вопреки требованию, на пленуме письмо не зачитали (сослались потом на техническую погрешность, виновник которой, разумеется, был наказан), и начался пленум с вопроса о персональном деле тов. Костова и его