Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Но суть конфликта, вышедшего на уровень парламентского кризиса, сознавали все: несогласие с политикой правительства по «особому вопросу» означало и несогласие с дальнейшим пребыванием Филова у власти, а следовательно, и с проводимым им курсом. А это уже взвинчивало ставки до предела. В итоге после предъявленного премьером требования к подписантам встать и лично озвучить свою позицию 13 депутатов от «партии власти» отозвали свои подписи («черный профессор» с соратниками остались при своем мнении), а Пешеву большинством голосов вынесли порицание и предложили тихо подать в отставку.

Он отказался. 26 марта состоялось голосование о смещении, но неудачно. 27 марта всё повторилось, однако 30 марта, по итогам очередного голосования, нужное количество голосов все-таки было набрано, и вице-спикера убрали с поста, отказав в праве сказать последнее слово.

Тут, кстати, возникает интересный нюанс. Димитр Пешев, помимо кристальной человеческой репутации и безупречного адвокатского послужного списка, имел еще одну особенность биографии: в годы войны он служил вместе с царем, побывал с ним в нескольких переделках и с тех пор близко дружил. Более того, в свое время он ухаживал за княгиней Евдокией — сестрой и наперсницей Бориса, и хотя чувство это было платоническим (Ее Высочество любила другого политика, Ивана Багрянова, и там дело почти дошло до брака, сорванного из-за упрямства папы Фердинанда), «поклонялся ей беззаветно, восторженно, истинно по-рыцарски».

Но мог ли царь вовсе ничего не знать об инициативе своего близкого друга? И мог ли Пешев так упереться, знай он, что царь категорически против? Ответов нет. Однако на размышления наводит. Впрочем, это теория. На практике же раскаленные до синего звона баталии в Народном собрании сыграли роль спущенного триггера. Пешев еще не покинул кресло вице-спикера, а эстафетную палочку уже подхватила Церковь.

Стефан, митрополит Софийский, публично заявив: «Я укрою всех евреев в церквях и монастырях, но не выдам их на расправу», направил Филову резкое письмо, требуя «не позорить Болгарию», и еще одно письмо адресовал лично царю («Давайте не делать мерзостей, за которые когда-нибудь нашему добродушному народу придется испытать стыд, а может быть, и другие невзгоды»), завершив клятвой на Евангелии удалиться от мира, если «бесстыдство продолжится».

В унисон главе Синода выступили все остальные митрополиты. Особенно жестко — Кирилл, митрополит Пловдивский, впоследствии Патриарх, который в письме к Филову заявил, что «с крестом в руках пойдет на смерть в Польше впереди конвоя с евреями», и с амвона призвал монарха «явить Богом врученную власть и пресечь козни диавола», указав, что «в противном случае скажут свое грозное слово народ и духовенство».

Княгини Евдокия и Надежда

Митрополит Пловдивский Кирилл

Сверх того, пригласив к себе делегацию еврейской голытьбы (богатых евреев в Пловдиве практически не водилось), митрополит объявил: «Я предоставляю вам свой дом. Посмотрим, удастся ли им выдворить вас оттуда». По меркам тогдашней Болгарии это, сколько бы ни бесились «ратники» Габровского, было более чем серьезно, — а с учетом того, что православный клир поддержали и католики, и протестанты, и эзотерическое «Белое братство» «пророка» Петра Дынова, так и серьезнее некуда.

ТРУДЫ И ДНИ

Не отставали и миряне: легальные и нелегальные, «звенари» и все сорта «земледельцев», коммунисты и меньшевики, остатки ВМРО, просто известные общественные деятели, профсоюзы, Союз писателей, Лекарский союз, спортивные клубы, часть ветеранских обществ. По радио союзников из Каира негодовали люди д-ра Гемето, по радио из Москвы гремели тов. Димитров и тов. Коларов, «серьезную озабоченность» выразили послы Швеции, Швейцарии и Испании, а советский посол Александр Лаврищев, попросив аудиенции премьера, и вовсе заявил Филову, что, «по мнению правительства СССР, такой шаг сделает Болгарию прямой соучастницей гитлеровских преступлений».