Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Первой ласточкой «оттепели» стал закон «Об амнистии», принятый (при публичном одобрении царя) уже в феврале. Всё чаще выходили царские указы о помиловании осужденных военно-полевыми судами по закону «О защите государства». А главным борцом за то, чтобы таких указов стало больше, оказался генерал Вылков, дня не пропускавший без резкой критики «цанковщины» и горько сожалевший о том, что «еще много арестованных с давних пор и не преданных суду, вероятно из-за отсутствия достаточных улик их виновности, выбитых при бывшем премьере путем мучительных истязаний».

Выпуская часто, но понемногу, правительство сетовало на «всесилие полиции, обуздать которое никому не под силу» и в чем-то было право: спецслужбы в самом деле играли на своего рода «двоевластии» в правящей партии, сохраняя максимум влияния. Но, правда, и честно отрабатывая: им удавалось подчас даже казавшееся невозможным, типа добычи совершенно секретных, в двух экземплярах существовавших «особых» материалов Венского пленума БКП 1926 года, после чего стало ясно, что на ближайшие годы «красная» угроза снята.

После этого правительство выстрелило дуплетом. С одной стороны, провело «процесс ста восемнадцати» и «процесс тридцати семи» над активистами нелегальных БКП и комсомола, по итогам которых к смерти приговорили 30 подсудимых, но с «отсрочкой исполнения на три года с правом на помилование». С другой — обратилось «к болгарам, увлеченным теорией классовой борьбы, но не запятнавшим себя причастностью к терроризму и работой на иностранные силы», предложив «создать легальную партию, готовую бороться за победу идей г-д Маркса и Ленина парламентскими методами, на основе Конституции».

А поскольку от нелегалов с их постоянными призывами к «открытому и повсеместному наступлению, свержению фашистского режима и установлению диктатуры пролетариата» шарахались уже и самые упертые ленинцы, возникшая «Рабочая партия», быстро оформив все бумаги, мгновенно обросла мясцом и была допущена к парламентским выборам. Параллельно работали и с крайне «поправевшим» — ибо «левицу» почти поголовно перебили — БЗНС, тонко и умело приручая верхушку лозунгами вроде «Гражданский мир любой ценой!» и «Критикуйте нас из центра!».

В итоге в мае 1927-го вполне чисто избрали очень вменяемый парламент — как и прежний, с большинством «Демократического сговора», но отражающий интересы всего общества (кроме практически никого, за исключением Коминтерна и «зарубежных вождей», не представлявших нелегалов). А еще через три года, тесно сблокировавшись с меньшевиками, «земледельцы» окончательно стали обычными социал-демократами — правда, с сельской спецификой.

Со своей стороны, Ляпчев, никого не обижая и всем идя навстречу, жил по принципу «с партией приходят к власти, но на одной партии не усидишь». Тонко и умело играя на амбициях через публичные дискуссии и уважительные уступки, он раз за разом гасил все попытки объединения мелких партий во что-то, способное реально угрожать его партии и его правительству. В итоге к 1929-му он сосредоточил в своих руках максимально возможную власть и превратил оппозицию в декорацию с правом слова, но при этом, в отличие от Цанкова, был всеми уважаем, почитаем и даже любим. Хотя, разумеется, в люто обиженной нелегальной и московской прессе неизменно величался «главарем антинародного фашистского режима».

И СКОРО ВСЕМ БАБКАМ ДАДУТ ПО КОЗЕ

Итак, наступил золотой век... То есть, конечно, не золотой и не век, но жизнь, спасибо экономическому оживлению всемирного масштаба, как-то устаканилась, закупочные цены на табак выросли, появились средства, в экономике пошел рост, террористы куда-то делись, террор, соответственно, прекратился, и к рулю встали пожилые, приличные и ответственные профессионалы, за два десятка лет, прожитых при власти, заработавшие хорошую репутацию. А в таких условиях почему не жить?