Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Так что, предложил г-н Ляпчев, пусть главой Военного центра будет военный министр, чья компетентность в таких вопросах безусловна. Цанков встал на дыбы. Пришлось запрашивать Дворец. Когда же Его Величество — как офицер — полностью согласился с мнением г-на Ляпчева, генерал Вылков, уже в роли «главкома», приказал армии стоять на месте, а петричскому гарнизону — «оказывать лишь символический отпор интервенции», а затем, срочно связавшись с Иванушкой Михайловым, сообщил ему, что «болгарская армия и народ Болгарии верит в героизм и мощь великой ВМРО».

И греки, полагавшие войти в Петрич с музыкой, пару часов спустя поняли, что жизнь не сказка. Спешно мобилизованные четы «автономистов» оказались везде, снайперы стреляли из-за каждого куста, взрывались козы, от колодезной воды стратиотов несло кровавым поносом, — а 26 октября, одолев за двое суток примерно 12 километров и добравшись до Петрича, греки узнали, что гарнизон за счет «неравнодушного македонского населения» вырос впятеро, посмотрели на черно-красные флаги, реявшие над окопами, и передумали брать город, ограничившись прицельными бомбежками с воздуха и артобстрелами.

Тем временем, откликаясь на жалобу Софии, на место событий прибыла комиссия Лиги Наций, весьма довольной похвальным поведением болгар, во всем (включая факты расправ с мирным населением) разобралась и велела агрессорам уйти откуда пришли, — что 29 октября греки, потерявшие только убитыми 119 военных, в том числе 46 офицеров (болгарские потери — 2 солдата, 11 четников и сестра милосердия), и сделали, позже выплатив Болгарии компенсацию — 30 миллионов левов.

ПРОФECCOР НАКРЫЛСЯ

Нетрудно понять, как взбодрила эта маленькая, но бесспорная победа всё еще угнетенную «нёйиским синдромом» и подавленную кровопролитиями страну. Авторитет Ивана Вылкова резко подпрыгнул и в обществе, и среди офицеров. Пресса, которой кто-то слил все подробности тайного заседания, на все лады расхваливала «стратегические таланты» генерала, «политическую зоркость» лидера фракции «Демократического сговора» и, разумеется, «мудрую позицию» Его Величества, параллельно без злобы, но едко критикуя премьера, сдуру чуть не втравившего страну в очередную Катастрофу.

Генералу, лидеру фракции и царю аплодировали. Над премьером смеялись. А 30 октября на приеме по случаю завершения кризиса Борис, изменив привычной своей манере «парить над всеми», за бокалом шампанского обронил, что «серьезно обеспокоен информацией о случаях насилия, которое власть, кажется, не в силах обуздать».

Тихо так сказал, мимоходом, но уже на следующий день, отчитываясь перед Народным собранием на тему событий под Петричем, военный министр внезапно заявил, что «авторитарный, скорее азиатский, нежели европейский, стиль управления, дискриминирующий права парламента» и «незаконные репрессии, как оказалось, одобренные лично г-ном Цанковым», информация о которых им только что получена, не позволяют ему оставаться в составе кабинета.

И грянул парламентский кризис, расколовший фракцию и правительство, причем попытки премьера усмирить бунт на корабле криком и стуком кулака по столу делали только хуже. Так что, в конечном счете убедившись, что пропало всё, «черный профессор» 3 января подал в отставку, которую Его Величество тут же принял, выразив «дорогому [...] г-ну Цанкову» искреннюю благодарность за самоотверженную службу Престолу и народу Болгарии и пожелав отдыхать как можно дольше — желательно в Швейцарии.

Профессор, впрочем, отказался, предпочтя (влияния хватало) перейти на пост спикера Народного собрания, а формировать кабинет царь, сутки подумав, поручил... Ага, д-ру Андрею Ляпчеву, немедленно предложившему портфель военного министра генералу Ивану Вылкову, принявшему предложение как «знак высокого доверия».

В первой премьерской речи новый глава правительства пообещал управлять «кротко и милосердно» и не соврал. Он вообще, судя по всему, был достойным человеком, да и «красная» угроза уже над душой не висела. Мельчайшие отголоски типа чет анархистов, еще пару лет прорывавшихся в страну из-за кордона, поддержки не находили, быстро обнулялись и в счет не шли. А стало быть, гуманизм перестал быть предметом роскоши.