Потерян в море

Пока Грахго силился охватить взглядом каждую диковинную деталь в зале, Отверженный заметил главное. Узоры постамента переплетались между собой и упирались в желоб, ведущий к углублению в полу, наполненному кровью. Это не сильно встревожило Грахго. Намного сильнее его притягивали знаки на камне, невероятно сильно напоминающие резьбу в полуразрушенном храме Каттальтты.

— Жалеешь, что не согласился на мое предложение в прошлый раз? — Мекатл стоял недалеко от постамента и взирал на Грахго сквозь прорези маски.

— Жить здесь?

— Да.

— Нет. Никогда не жалел, — равнодушно бросил капитан, подходя ближе.

— А я жалею, что не уговорил.

Неожиданное признание старика вызвало у Грахго неподдельное удивление. Но ему не пришлось задавать вопросов. Мекатл продолжил:

— У тебя взгляд человека, ищущего знания. Не только те, что нужны для корабля. Но и те, что становятся пищей для разума, — он поднял руку и постучал пальцем себе по виску. — Ты мог бы стать хорошим учеником. Но теперь уже слишком поздно.

— А еще я мог бы стать отличным лицедеем, — Грахго насмешливо хмыкнул.

— Для каждого открыто тысячи дорог. Мы сами выбираем, по которой из них пройти, — философски заметил старик.

— Хватит этой чуши, — капитан закатил глаза. — Давай уже поскорее перейдем к главному. Иначе мне будет сложно побороть в себе искушение свернуть тебе шею.

— Угрозы здесь не работают.

— Именно поэтому я тебе заплатил, — на последних словах голос Грахго источал океан невысказанной злобы.

Но Мекатл на это тихо рассмеялся, поманив капитана за собой. Тому ничего не оставалось, кроме как пойти следом.

Они остановились около стены. На ней раскинулась резная фреска, изображающая сгусток, отдаленно напоминающий галактику, к которому, точно щупальца, тянулись вереницы звезд. Маленькие алмазы, вставленные в стену, притягивали взгляд, действительно напоминая мерцающие души.

— Мир, где мы живем, принято называть Матлок риткоотль, что означает Вселенная хаоса, — Мекатл начал свой рассказ тихим голосом, безмятежно взирая на стену. — Ибо хаос является истоком. Жизнь началась в его агонии и объята им до сих пор. На заре времен, тысячи частиц вели первозданный танец, сталкиваясь друг с другом. Некоторые из них отбрасывало назад, иные притягивало ближе и они сливались воедино с другими. Так образовывались Топони. Люди теперь называют их галактиками.

Постепенно их сила и влияние стало настолько велико, что они принялись пожирать частицы друг друга. Так в бесконечно долгой борьбе из их ошметков появились души. Сильнейшие или выжившие, что зачастую одно и тоже. Они вобрали в себя остатки чужого бытия и обрели разум. Их притягивало друг к другу, но это же притяжение доставляло и нестерпимую боль. Слишком много чужеродного оказалось в их сути. И тогда мир, спасаясь от самоуничтожения, раскололся на две части: жизнь и смерть. Оотль и рит. Душа должна была возродится в мире оотль. Познать суть жизни и очистить свое естество от чужеродной примеси. А после, когда ее срок придет, перейти в мир рит ради долгожданной гармонии.

— Телесные оболочки, ставшие пристанищем для «звезд», — улыбнулся Грахго, вспомнив виденное им.

— Верно. В оотль душа обретала плоть. Но теряла знания.

Мекатл перешел к следующей фреске. На ней изображались силуэты людей, за спинами которых в разные стороны расходились лучи, а под ногами лежали кости. Эту фреску украшал обсидиан.

— Гарии — существа, избранные из числа душ для вечной службы хаосу. Они встречали душу и помогали ей перейти в загробный мир рит. Гарии не рождались. Ими становились люди. Точнее, два человека, связанные друг с другом. Один из них умирал, другой оставался жить, а мир скреплял их души между собой, тем самым делая мост между оотль и рит, — старик в предупреждающем жесте поднял ладонь, не давая Грахго задать вопросы, так и крутившиеся у него на языке.

Впрочем, это капитана не остановило.

— Как понять, мост? И как выбирались люди?

Недовольно покосившись на Грахго, Мекатл воздержался от колкостей, спокойно поясняя:

— Выбирались те, между кем при жизни была прочная связь. Зачастую близнецы, иногда побратимы, реже муж и жена. В момент, когда один из них умирал, их привязанность в полной мере открывалась миру, и тогда он вливал через нее силу. Душа умершего помещалась в предмет и переплеталась с душой живого. В итоге обе души словно находились сразу в двух мирах одновременно. И могли беспрепятственно переходить из одного в другой физически, чувствуя себя хорошо и в оотль, и в рит.

Сделав небольшую паузу, Мекатл прошел к следующей наиболее крупной фреске, изображавшей безобразных существ, поражающих воображение и воскрешающих в памяти легенды многих народов мира. Грахго смог разглядеть среди них Сциллу и Тифона, хафгуфу и келпи. И чем дольше задерживал он взгляд на уродливых переплетениях линий, тем больше деталей, заставляющих стыть в жилах кровь, находил.