Посторожишь моего сторожа?

— Я понимаю, — мягче сказал Альберт, — но я считаю, что вы все равно ее переживания преуменьшаете. Я думаю, она не меньше переживает, что… у нее нет родителей… что она живет на чужбине.

— Это она вам сказала? — с новой интонацией, чуть ли не насмешливо-издевательской, спросила Мария.

— Вы считаете это смешным?

Из коробки с подоконника Мария достала сигарету и, уже опытно, закурила. Он подавил желание спросить, как ей, несовершеннолетней, их продают и почему не протестует ее тетя.

— Мне сложно представить, что можно глубоко переживать из-за того, чего не знаешь. Да, без родителей всем плохо бывает, но она их не помнит… и не знала. Тетя Жаннетт ей настоящая мать. Тетя ее больше себя любит. Чего же переживать?.. А что чужое место — как же чужое? Или вы по крови лишь и можете определять? Она выросла у вас, ничего, кроме вашей страны, не знает, и тут ее дом — не там, она и сама это понимает.

— Вы говорили с ней об этом? — спросил Альберт.

Резко Мария перебила:

— Не понимаю, зачем вам это знать.

— Простите…

— Нет, мне печально, что Катя оторвана от нашей культуры, языка и истории. Но нельзя заставить человека любить то, что он не знает и не понимает. Ее счастье, что она не имеет к этому никакого отношения. Она ничего не знает о нашей стране. И это… нет, это хорошо.

— Вы бы хотели поехать домой?

— Да, — быстро сказала она.

И, чтобы не говорить с ним больше, она поскорее налила ему чаю и отправила обратно к Кете.

Та упрямо смотрела на шахматную доску и хмурилась.

— Что вы так долго?

От ее внезапно-злого тона он опешил.

— Прости, что?

— Знаю, знаю, — не позволив ему ответить, заявила Кете. — Свидание, небось, назначали Марии?

— Эм, Кете, о чем ты говоришь?

— О том, что вы пристаете к моей сестре!

Со злостью она вскочила и разом смахнула со стола шахматы; они разлетелись по всей комнате с оглушительным грохотом.

— Что?.. — Мария выскочила к ним из кухни.

— Ничего! — закричала Кете. — Я хочу, чтобы он ушел! Выгони его!

— Что вы сделали? — в ужасе спросила Мария.

— Что? Клянусь, ничего! — воскликнул он.

— Прогони его, прогони!

— Кете, хорошо, хорошо… — боясь теперь за нее, ответил он. — Я ухожу. Хорошо? Пожалуйста, успокойся.

Крича, она схватилась за волосы и заплакала.

— Не приближайтесь! Нет!

— Пожалуйста, — прошептала ему Мария.

Как-то он оказался вне их квартиры, но в ушах по-прежнему стоял ее непонятный, пронзительный, глубоко обиженный плач. Кете мучилась, а он не умел это объяснить. От осознания, что он, пусть и невольно, причинил ей столько боли, ему стало мерзко от самого себя.

Он не заметил, как оказался у знакомой двери и наступил на партийную газету — ее бросили близ его квартиры так, чтобы он наверняка ее заметил. Недоумевая, отчего ее не положили, как обычно, в почтовый ящик, он за нею наклонился; в прихожей, не снимая плаща, развернул, чтобы просмотреть первую полосу. Кто-то позаботился в перечне статей на главной странице обвести красным карандашом нужную, написанную его отцом. Неприятно заинтригованный, он пролистал к указанной статье и, пропустив заголовок, нервозно стал читать мелкие черные слова, сложившееся в высокие столбцы. В первую минуту он переживал чувство, схожее с недоумением, но с примесью легкого омерзения. Воспринять статью можно было и несерьезно, настолько странно в ней затрагивались щекотливые темы, но очень уж опытным и старчески-жутким был ее тон. Под статьей красным карандашом, почерком издевательским, приписано было: «И после этого Вы посмеете претендовать на должность в прокуратуре?». Не вполне поверив тому, что прочитал, Альберт попытался перечитать с начала, но споткнулся на втором столбце и, с внезапным осознанием, что к этому приложил руку его отец, застыл в прихожей. Газету он затем бросил в кресло, а сам встал у телефона, с поднятой трубкой — пока разбирались со связью, — все так же в плаще, не замечая, что ему невыносимо жарко. Минут через пять выяснилось, что связь есть, слышимость плохая, с помехами, но говорить со столицей можно.

Трубку взяла мать и поинтересовалась, кто звонит.

— Это я, твой сын. Мне можно поговорить с отцом?

Она, не спросив о причине звонка, передала тому трубку.

— Это я, Альберт. Как ты мог это написать?

— О… о чем ты?

— О твоей новой статье. Как?.. Нет, я не то спрашиваю. Как тебе это вообще могло прийти в голову?..

Он не успел досказать — трубка вернулась к матери. Мать резко спросила:

— Ты можешь держать себя в руках?

— Нет, не могу!

— Не кричи на мать!.. Ты начал кричать, я услышала… Что такое? Статья?.. Что такое? Мы знали, что тебе не понравится. Мы не знали, что она… Но она стала очень популярной! Понимаешь? Да, она… провокационная… но ее заметили, у нас все ее обсуждают, и в партии тоже, и многие спрашивают о ней, особенно о заключительной части…

— Вы что, спятили там все? Я так и знал! Я так и знал, что вы там с ума сойдете! Даже если он не всерьез… Вы что, не понимаете, что нельзя такое публиковать?

— Это статья — и только. Размышления умного человека. Размышления, понимаешь, Берти? Зачем так воспринимать?..