Посторожишь моего сторожа?

Насчет военных немного — они тут странные. На Б. царит растерянность. Встретил мужа Марии Васильевны у О. — я тебе о нем рассказывал. Нужно, как выяснилось, отличать старую армию от новой (!!!). Прежняя армия — республиканская: демократия, реформы и все такое. Новая армия — партийная: явились мальчишки плюс бывшие полицейские, плюс личности с „порочными наклонностями“. Новых не обязывают чтить заветы военного сословия. В армии раскол. О. убедительно доказывает, что в партии преступники, но рассчитывать, что вся армия выступит против, чтобы предотвратить войну, — глупость. Новички сильнее и хитрее, их больше, на них нельзя положиться. Они, что им ни говори, останутся на партийной стороне. Что ни говори, а "замечательная" партия "Единая Империя" отлично промыла им мозги.

Заканчиваю я 30-го числа. Я приехал в Мингу, как планировал. Ночью, после полуночи, приехавшие подписали договор о передаче Области. Объявлено, что передача начнется 1-го. Все радуются и говорят, что собравшиеся в Минге сумели спасти мир во всем мире. Заканчиваю перед отъездом — опять в столицу. Там мы получим военные пропуска, нам разрешили освещать события. Мы поедем через границу, фактически пересечем ее вместе с Его армией. В отеле, который я покидаю, полно местных журналистов, они все радуются и распивают шампанское. Они счастливы. Эта нация умеет гулять и напиваться.

Прости мне мою спешку. Я тороплюсь отдать письмо человеку, который принесет его тебе и передаст лично в руки — так мы уговорились, он мой давний должник. Я приеду не раньше 20 октября. Я буду работать в Области, поэтому не беспокойся обо мне. Устал ужасно и мечтаю встретиться поскорее.

Спи спокойно нынче, пусть ничто не потревожит твой нежный сон, а я во сне буду целовать твои ласковые глаза. Война не начнется, тебе нечего бояться. Тихих и славных тебе снов. Мечтаю обнять тебя снова, как раньше.

Твой М.К.».

— Я вспомнил этого парня, — обронил Аппель и бросил Марии письмо. — Я встретил его в отеле. Это, конечно, обо мне и моих друзьях он написал: мы пили шампанское. Я, конечно, помню это очень хорошо. Он был самым… неприятным иностранцем в отеле. И я узнал его по вашему языку, на нашем он не говорил, верно?

— Раньше вы бы не стали отмечать с шампанским захват чужой территории, — прямо сказала Мария.

— Раньше от меня этого никто не требовал.

— Вы считаете, мы поступили правильно?

— Правильно? — Аппель закашлялся. — И мы? Кто эти «мы»? Хорошо, вы правы: я, конечно, часть системы, которая вам враждебна. Эта система мечтает уничтожить вас и похожих на вас, а то, что вы пока живы и живете в благополучии — это статистическая ошибка…

— И вы тоже статистическая ошибка, — сказала Мария.

— Вы, конечно, правы. Нынче это называют конформизмом, но…

— Вы были отличным журналистом! Вы могли уехать! Могли не предавать себя. Вы бы устроились за океаном, если бы захотели.

— С вашими деньгами вы тоже могли бы уехать, — отбил Аппель, — но остались при режиме, который расшибет вас при любом удобном случае.

— Этого хотел мой муж. — Она отвернулась. — Дитер не может бросить все и уехать. Вы считаете, я не пыталась? Он отказал мне. Это единственная моя просьба, которую он не исполнит ни за что. Он может отправить меня в безопасность, но сам — нет, ему легче умереть. Наверное, Софи была права. Она чувствовала в нем тягу к смерти.

— Он, конечно, вас погубит, — ответил Аппель. — Он и не пытается вас спасти. Конечно, я пытался спастись, но…

— Таким путем?

— У любого пути единственный финал — смерть. От нас лишь зависит, как скоро он наступит.

На втором листке он узнал почерк (и зеленые чернила) Марии. Она писала своей сестре 28 сентября.

«Милая Катя! Привет и здравствуй!

Надеюсь, ты осталась довольна моим подарком. Я думала подарить тебе материю на платье или на костюм, но сообразила, что она может не прийтись тебе по вкусу. Колебалась после между брошью и часами и все-таки остановила выбор на портсигаре. Часы я подарила Альберту, и тоже с гравировкой. На него грустно смотреть: нервный, побледневший, похудевший — заботиться о нем некому, и кормить его некому, что просто возмутительно, и не похоже, что работа его удовлетворяет. А вслух он мечтает, что "отправится скоро домой, бросит нашу ужасную столицу, купит велосипед и будет ездить…".

Наша свадьба, в начале сентября, была тихой. Были венчание и торжество для наших близких друзей, и мы даже распилили бревно. Платье у меня было из белого атласа, пышное и с турнюром, похожее на те, что носили в викторианскую эпоху, и с кружевами, а шляпа — большая, с искусственными цветами, и тяжелая. После заключения брака к нам, как мы опасались, прицепились чиновники, партийные, но от них удалось отделаться, не истрепав себе нервы, поскольку они готовы брать взятки и за них не лезть не в свое дело. Записали, и не присмотревшись ко мне толком, что у меня нет иудейской крови, — и покончили на этом.