Post scriptum

36. Vigilavi et factus sum sicut passer solitarius in tecto[179]. Грустный стих, но как нельзя лучше он передает мое состояние.

37. «Дар напрасный, дар случайный»[180], – говорит о жизни А.С.Пушкин. «Случайно мы рождены и по сем будем якоже не бывшее… Приидите убо и насладимся настоящих благих»[181], – восклицает царь Соломон. У египтян была «Песнь арфиста»[182], где философия «следуй желаниям сердца, доколе ты жив и не умер», иными словами – ede, bibe, lude: post mortem nulla voluptas[183], – была сформулирована впервые (ср. Гильгамеш. 10. 3: 1–14). Нечто подобное скажет Horatius: Carpe diem[184]; rapiamus, amici, occasionem de die [185] etc., ведь omnibus… visendus ater Cocytos[186], а его греческие предшественники Мимнерм и Феогнид неоднократно советовали: «Радуйся жизни, душа, другие появятся скоро люди, а вместо меня черная будет земля»[187]. Март 1983 года

38. Жизнь, выходит, – одно мгновение («Пройдет наша жизнь яко тень от облака»[188], – говорится у Соломона), а затем что? Nox est perpetua, una dormienda[189] (Catullus. 5: 6). «Плывем. Куда ж нам плыть?» [190] – восклицает Пушкин. И в самом деле, что же нам делать? Manducemus et bibamus cras enim moriemur[191] (1 Cor 15: 32). Ответ готов, предельно прост и очень удобен: «Будем срывать цветы удовольствия», – говорит Хлестаков у Гоголя[192]. А дальше? Увы, эпикуреизм терпит полный крах, ибо даже не смерть, а тоска и «отвращение от жизни» приходят ему на смену. «Часто встречаются люди, – писал В.С.Соловьёв, – полагающие единственную цель своего существования в материальных наслаждениях, но это всегда и неизбежно оказывается иллюзией, ибо как только достигается это мнимое счастье, …так необходимо является пресыщение, скука, внутренняя пустота, а за нею отвращение к жизни, taedium vitae».

39. Taedium vitae. Что же избавит нас от этого состояния? «Се, стою при дверех и толку», – говорит Спаситель. «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою вы»[193]. И последнее: «Будете яко дети…» – efёciamini sicut parvuli[194]…

40. Plato изгнал (NB!) поэтов из своего государства за то, что поэзия изображает как правило то, что связано с аффектами (τт ἀγανακτητικόν), а поэтому пробуждает, питает и укрепляет худшую сторону души и губит в ней разумное начало (Resp. 605b), но, что страшнее всего, поэзия портит (иными словами: уродует, обезображивает) людей. «Вот в чем весь ужас». Платон говорил главным образом о греческой трагедии, но у нас есть все основания воскликнуть вместе с ним «вот в чем весь ужас», ибо и наше искусство не столько облагораживает, сколько уродует человека.

41. Доказывая, что художественная литература имеет право на жизнь, мы обыкновенно утверждаем: она пробуждает в людях добрые чувства. Хорошо. Но что следует за этим? «Над вымыслом слезами обольюсь»[195], – говорит Пушкин. Над вымыслом, это верно, мы охотно

обливаемся слезами, но того простого факта, что всё, над чем мы рыдаем, читая книги, есть в жизни, по-прежнему не замечаем. На это литература глаз нам не открывает. Когда по телевидению показывают какой-нибудь фильм, пользующийся успехом, народ исчезает с улиц, тысячи и десятки тысяч людей забывают обо всём, кроме его героев, т. е. людей, которых нет и никогда не было, никогда на белом свете не существовало, болеют за них душой, а иной раз настолько близко к сердцу принимают их беды, что и спать перестают. И вот что страшно: чем больше волнует зрителя, а равно и читателя, судьба героя, тем меньше занимает его судьба соседа и вообще всякого, кто нуждается в помощи, ведь этот «всякий» – не герой. Литература, может быть, и пробуждает добрые чувства, но на ближнего она эти чувства не направляет, а, наоборот, уводит человека из мира, нас окружающего, в мир вымышленный, причем иной раз уводит так далеко, что всё происходящее в книгах начинает казаться этому человеку во много раз более реальным, чем то, что в действительности совершается вокруг нас.