2. В субботу перед Троицей я возвращался домой в половине десятого вечера: было очень тепло и удивительно тихо. Я шел и с наслаждением, которое невозможно выразить на бумаге, вдыхал воздух, полный запахом сирени. Ее огромные букеты несли чуть ли не все попадавшиеся мне навстречу люди. На небе ни облачка; освещенное солнцем, только что скрывшимся за горизонтом, оно кажется невероятно глубоким. В ушах звучат слова из завтрашнего Акафиста: «Прииди, Великий и в малом цветке, и в небесной звезде»[159]. Прииди, равно чудный и в пении птиц, и в гласе Архангелов. Спадает дневная жара. Так хорошо бывает лишь в храме. Если бы не надо было [идти] домой, я бы сел на скамейку и долго не уходил отсюда. То умиротворение, что вечером, а более всего после жаркого летнего дня нисходит на природу, то состояние природы, когда благодать особенно явственно чувствуется во всём, что нас окружает, не изобразил, пожалуй, ни один поэт. Но в напеве древнего гимна оно выражается предельно полно: «Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний…»[160]
3. Что ж поделаешь… Если бы у меня был герб, то на нем пришлось бы написать девиз: «Что ж поделаешь…»
4. Все мои силы и, к несчастью, вся нервная энергия, а не только физические силы давно уже уходят на борьбу за существование, а попросту говоря – на быт. В начале мая я, увы, не заметил даже того, что на деревьях распустились листья, а теперь с удивлением увидел, что весна уступила место лету.
5. Даже по-старому уже июнь. Первое июня. К тому же, первый день поста Св. Апостолов. Уже неделя как в Москве стоит холод, неделя, то есть с самого Духова дня. Но время всё равно идет. Сирень отцвела. Что ж поделаешь… Москва полна сирени. Троицын день. Сладкие воспоминания детства…
6. Тоска как болотные травы, увы, Опять овладела душою, Но могут ли выразить эту тоску Слова… Что же это со мною? Ведь слов назначение именно в том, Чтоб мысль надлежащую форму В словах обретала, а ужас тоски Неизобразим на бумаге.
7. Ты представляешь себе, как тоскуют звери в зоопарке?.. Ужас их тоски невыразим. А ведь разум человеческий может справиться только с тем, чту поддается выражению…
8. Что твои горести? Пусть от них разрывается сердце, но от этого ничто не меняется: твои сетования никому не интересны. Зачем их излагать на бумаге? Кому нужны твои ламентации?.. Душу излить, выплакаться и, быть может, кто-то заплачет вместе со мною…
9. Не мысли, одни только обрывки мыслей, и всё тут. Это не
10. У меня начинался туберкулез. Когда еще не был поставлен этот диагноз, а чахотка только еще подкрадывалась ко мне неслышными шагами, приступы беспричинной тоски начали как тряпку выкручивать мне душу, и это почти каждый день. «Огарёвская тоска», – острил я по ее поводу, причина же всему была, оказывается, в болезни. А записи, сделанные в то время? Как с ними быть: приклеить к истории болезни или оставить в этой тетрадке?.. Прошла «огарёвская» тоска, осталась
11.
12. Из улицы в улицу, из переулка в переулок брожу я по городу. Сладчайшие иероглифы… Вот Бабьегородский рынок (правда, рынка давно уже нет, осталось одно название), ц[ерковь] Ивана Воина, Якиманка, а дальше ц. Пустынника Марона и Голутвинский переулок… За рекой ц. Ильи Пророка, Третий Обыденский. По Лесному, минуя Савёловский, два шага до Первого Зачатьевского. Монастырские стены. Остоженка. Лопухинский. Вот и Мёртвый, а за ним ц. Успения на Могильцах. Малый Могильцевский, Зачатьевский, Большой Власьевский, ц. Власия Севастийского. По Сивцеву Вражку можно спуститься к ц. Афанасия и Кирилла, а оттуда рукой подать до Иерусалимского подворья. Сладчайшие иероглифы…
13. Если ты встанешь на Калужской площади перед старым зданием метро, то увидишь перед собой Якиманку и церковь Ивана Воина, а в самом конце улицы – золотые купола Успенского собора. Дух захватывает: сердце России. Это – сердце России. Смотришь на эти купола и видишь, что смысл есть и в нашей трудной жизни.