Пост-капитан

Корабль терял ход, паруса зловеще хлопали в тишине; и с каждой волной его теперь сносило всё ближе и ближе к невидимому в тумане берегу. В голове Джека пронеслись возможные варианты действий: он мог позволить судну увалиться под ветер, поставить бизань и попытаться снова; мог рискнуть и повернуть через фордевинд — бросив якорь, если не хватит места — это было просто позорно, к тому же отняло бы уйму времени; или же он мог повернуть задним ходом. Но можно ли было отважиться на поворот задним ходом с этой командой? В то время как все эти варианты подвергались пристрастной оценке, некий голос визгливо протестовал откуда-то из отдалённого уголка его разума против подобной несправедливости: неудавшийся поворот оверштаг — неслыханное дело в таких условиях; это чудовищно, просто заговор с целью помешать ему прийти вовремя в точку рандеву и дать Харту возможность высказать Джеку, что он никудышный офицер, не моряк, копуша и сибарит, который не изволил даже пошевелить задницей, чтобы явиться вовремя. Вот чего следовало опасаться: не моря и не скал под ветром — только сознания того, что он рассчитал неправильно и с большой вероятностью получит теперь резкий, несправедливый выговор от человека, которого он просто-напросто презирал — выговор, на который ему нечего будет возразить.

Эти мысли успели пронестись у него в голове в промежуток времени между всплеском лота и криком «восемь!». При следующем выкрике — «семь с половиной!» — он сказал себе: «Я поверну задним ходом». И вслух:

— Грот-марсель и крюйсель подтянуть. Наветренный фор-марса-шкот выбрать натуго. Фор-марсель обстенить, хватайте брас. Эй, на баке! Шевелись. Подветренные булини, булини!

«Поликрест», словно упершись в какую-то мягкую преграду, прекратил ход вперёд — Джек явственно ощущал это под ногами — и начал двигаться в обратную сторону; передние паруса и положенный под ветер руль по мере продвижения поворачивали его нос к ветру.

— Выровнять реи на грот— и бизань-мачтах. Живо на брасы!

Похоже, судну был не по душе поворот оверштаг, зато, с такой странной острой кормой, оно неплохо шло ею вперёд. Такого заднего хода Джек не видел ещё ни разу.

— Восемь с половиной, — донеслось с русленя.

Корабль шёл по дуге; выровненные реи на грот— и бизань-мачтах стояли параллельно ветру; марсели полоскали. Дальше, дальше — и вот ветер оказался позади траверза, и по всем правилам задний ход должен был прекратиться, но он не прекратился, судно по-прежнему шло не в том направлении — и при этом с замечательной скоростью. Марсели наполнились ветром, руль переложили на ветер, но судно по-прежнему скользило назад, вопреки всем известным принципам. Словно все прочные, надежные устои мира Джека Обри, так хорошо знакомого, пошатнулись — на миг; он перехватил ошарашенный, смятенный взгляд штурмана, а затем, будто со вздохом мачт и штагов — причудливым, натужным стоном — движение «Поликреста» перешло через едва заметный момент неподвижности в обычный ход вперёд. Ветер оказался прямо в корму, а затем — по левой раковине; и, приказав поставить бизань и круто обрасопить все реи, Джек утвердил судно на курсе, отослал вахту вниз и с нахлынувшим облегчением прошёл к себе в каюту. Устои мира вернулись на своё место, «Поликрест» направлялся к выходу в Ла-Манш с ветром в один румб от крутого бейдевинда, команда сработала не так уж плохо, никакого такого времени потеряно не было; и, если повезло, его стюард уже, должно быть, приготовил ему изрядную дозу кофе. Он присел на рундук, привалившись к наклонённой переборке; над его головой слышался торопливый топот ног: люди сворачивали тросы в бухты и приводили всё в порядок; а затем донёсся звук так надолго прерванной уборки — «медведь», крупный, вырезанный в виде корыта и утяжелённый ядром каменный блок — начал скрести по палубе в восемнадцати дюймах от его уха; он моргнул пару раз, улыбнулся и так, улыбаясь, провалился в сон.

Он спал, когда матросов созвали на обед, спал, когда констапельская уселась за свой окорок и шпинат, и Стивен впервые увидел всех офицеров «Поликреста» вместе — кроме Пуллингса, который стоял на вахте, вернее сказать, расхаживал по квартердеку, заложив руки за спину и стараясь насколько возможно подражать повадкам капитана Обри и выглядеть дьявольски суровым, жёстким и угрюмым офицером, несмотря на бурлящую в нём радость.