Последний сын графа

Он собирался сказать «не прошу тебя спать с ней, я прошу тебя вывести ее в люди», но понял, что предлагает ему конфетные фантики. Филипп любил выходы еще меньше, чем сам он. А Ральфа Верена так до конца и не простила. И Ральф в глубине души ужасно страдал. Он как-то не привык, что женщины могут иметь силу воли.

– Мать видела их в театре с Фредом, – вспомнил Филипп. – Верена была на взводе и чуть ли не нахлестала мать по щекам… И даже Рен заметил, что она очень напряженная и все время плачет, когда считает, будто она одна… Может тебе просто поехать к Ви, чуть-чуть поругаться и завалить на кровать?

– Ты спятил? Я не больной!

– Тогда пусть Ральф ее изнасилует: он больной. А как только ее характер улучшится, придешь ты. С цветами.

Ральф рассмеялся. С тех пор, как Ви родила, они общались конечно, но только если рядом был кто-то третий. Даже если третьим был Рене. Стоило им остаться наедине, Верена либо утыкалась в свой телефон, либо надевала наушники.

– Ты не настолько интересный, как думаешь, – это было самым мягким, что он от нее слышал. – Тебя все слушают в надежде когда-нибудь с тобой переспать. И женщины, и мужчины. Но так как ты благородно избавил меня от глупых надежд, избавь уже и от своей тупости.

Лизель была мягче с ним, но и она отдалилась. Ральф даже удивился, когда она попросила его стать опекуном Рихарда, на случай если что-то пойдет не так. А когда он заговорил с нею о Верене, налила ему чаю и мягко так объяснила суть:

– Ральф, она уважает твою позицию. Ты не хочешь ее, она это уяснила. Так почему ты не уважаешь ее позицию? Она ведь ясно сказала: «Твоя дружба мне не нужна!» Она ведь не заставляет тебя делать то, что тебе не нравится…

– Ты тоже думаешь, я настолько тупой, что со мной не может быть интересно просто общаться?

– Какая разница, что об этом думаю я, если общаться с тобой не интересно Верене?

Последнее время, Ральф замечал за собой, что докатился до низости – втираться в доверие к Рене. Только потому, что рядом была Верена. Может, он правда был настолько тупым, что его рассказы могли заинтересовать лишь маленького ребенка. Все остальные, рано или поздно, начинали закидывать удочку на момент «переспать». И его сан священника казался им надуманной глупостью.

Его это всегда бесило. Когда он был беден, никто не хотел с ним спать. Он это помнил. И то, как Джессика унижала его на каждом шагу, тыча носом в каждый просчет… И то, каким удовольствием было ее сломить и заставить ползать. Другого удовольствия он от секса не получал.

И быть секс-игрушкой не собирался. Даже для самой Джессики.

– Ты слишком много думаешь, – сказал Себастьян, словно прочитал его мысли. – Что плохого в том, что тебя хотят из-за красоты?

– То, что я всегда был красив, но бедного меня не хотели.

– Красоте нужен уход и хорошее оформление, – возразил Себастьян. – Если я когда-то наберусь смелость отменить эту вековую повинность, ты будешь первым кого я заставлю снять сан и завести мне парочку внуков. Пора уже немного разбавить кровь.

– Спасибо, пап! Это именно то последнее, чего мне хочется в жизни, – ответил Ральф и вздохнул.

– Расслабься, человеческий Цезарь, – хмыкнул Филипп. – Тебя не спрашивают, тебя информируют.

– Да я не хочу детей!

– Ты просто так думаешь, – возразил Себастьян. – А ты, по сути, любишь детей и у тебя хорошо с ними получается. Ты был бы хорошим отцом, если бы захотел. Рене тебя обожает, как и те дети в приютах, которые ты патронируешь… И эти твои мальчишки в Баварии… Верена рассказывала мне.

– А как она меня ненавидит, она тебе не рассказывала? Мой первый ребенок, если так называть.

– Она не твой ребенок, – ответил граф. – И она с самого детства слегка… рано развитая. Чем дольше ты за ней ходишь, тем сильнее начнешь ее раздражать. Чего ты, вообще от нее хочешь? Чтоб она надела платье принцессы, забинтовала сиськи и облилась той сладкой херней?.. Забыл, чем она душилась… Не хочешь женщину, так не трогай женщину. Я бы тоже взбесился, если бы кто-то хотел держать меня, как последнего дурака, во френдзоне.

– Он и есть последний дурак, – ответил Филипп. – Но твое счастье, что он не хочет…

– Это почему еще? – сразу вскинулся отец.

– Потому что он всегда был и останется номер Раз. И никого другого…

Она так любить не будет.

Верена:

– Мне тут кое-что нашептали насчет тебя, – сказал Себастьян, когда мы толкали колясочку по главной дороге, отбывая повинность перед слугами и неравнодушными ко всему людьми.

– Дай угадаю, – спрашивать не имело смысла, я сама знала, кто ему нашептал. – Филипп поделился с тобой теорией, что никого кроме Ральфа я не любила и никогда, конечно, не полюблю.

– Это правда?

– Для него – да. Он чересчур романтичный, чтобы взять и признать, что наши отношения себя просто исчерпали. И он придумал роковую развязку… Я не хочу тебя огорчать, но кто у нас в самом деле завис на Ральфе, так это Филипп.

– Что насчет тебя?

– Он меня просто бесит! Ты видел его бывшую из Баварии? Я видела. Много раз. Вблизи. Это оскорбительно для меня, как женщины: признать, что не возбуждаю его. Она, значит возбуждает, я – нет…