Последний путь

А вот мою спутницу словно подменили. Она замкнулась в себе и молча шла, изредка кидая рекомендации и пояснения. Это был сухой диалог двух неприятных друг другу людей.

Или просто ее что-то волновало, но вопрос что? Были на то личные причины или она заметила мой ночной уход и ждала, когда я первый решусь поведать о нем? Недомолвки часто становятся причиной глубоких обид.

Да и недосып сыграл свою роль — мне приходилось сражаться за каждую минуту бодрствования. Я был раздражен, и игра в «молчанку» меня устраивала.

Ближе к вечеру меня отпустило и открылось второе дыхание, откуда-то взялась бодрость и мысли принялись роиться в мозгу, побулькивая острыми вопросами в адрес подруги и все настойчивее концентрируясь на ее поведении.

— Что-то не так? — решил наконец в лоб поинтересоваться я.

— Эм? — опомнилась Кэр. — Нет, все нор’мально. Пр’осто думаю о…

Она оборвала фразу и вновь выпала из реальности. Я выждал тактичную паузу и опять спросил. Настойчивости у меня хоть отбавляй.

— О чем?

— Да так… Не могу понять стоит ли…

И опять нет логичного конца. Эта незавершенность, как не в меру расчесавшийся укус. От появившегося внутреннего зуда пробирало до самого нутра. Я просто не мог уже оставить этот вопрос без внимания.

— Собери мысли в кучу, либо не затевай диалог вовсе, — раздраженно бросил я. Сам веду себя не лучше.

— Я хочу… Но не могу р’ешиться…

— На что?! — глубоко вдохнул, успокаиваясь. — Что тебя мучает? Скажи, как есть! Полегчает!

Она робко оглянулась через плечо и ответила.

— Мы сегодня будем пр’оходить недалеко от дер’евушки, где живет отец. С одной стор’оны, хочется зайти, повидать его. Р’одная кровь все-таки. С др’угой, знаю, чем обычно заканчиваются мои волеизъявления. Р’уганью, нр’авоучениями и гор’ькими обидами. Будто поговор’ить больше не о чем, кроме как упр’екнуть меня. Словно я повинна во всех его жизненных тр’удностях!

Семья — одна из тех вещей, которые я очень ценил. Кэр же не ценила, что есть. От этих мыслей на душе заскребли кошки.

— Большой крюк придется делать? — спокойно спросил я. Мы ведь никуда не торопились.

— В пр’еделах часа, туда и обр’атно, — виновато произнесла девушка.

— И ты еще думаешь? Это же вообще ни о чем! Решено! Идем!

— Да дело не во вр’емени, — протянула она неуверенно, хотя ее глаза уже ответили на вопрос.

— Лучше сделать, чем не сделать и потом жалеть об этом. Наша жизнь состоит из череды ошибок и никуда от этого не денешься. Любая возможность — это дар, которым нельзя пренебрегать.

— Говор’ишь, как столетний стар’ик! — подтрунила она с тенью улыбки на губах.

— Я просто умен не по годам. Так что выше хвост! Скоро поворот?

— Какой повор’от? Мы идем по полю, умник!

— Ладно-ладно, в общем веди! Нас накормят? А то уже от этого собирательства оскомина во рту.

Она закачала головой.

— Все вы одинаковые, чуть что ср’азу про пожр’ать, — звучало, как упрек! Хотя чего плохого в желании плотно поесть?

— Ну не зря же говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

— Впер’вые слышу такую пр’исказку. У нас обычно говор’ят: «Говор’и мало, целуй быстр’о, и никуда он, не запр’опастится».

— Ну тоже верно…

— Да как бы так! Не р’аботает оно! А свер’нуть можем уже сейчас, вр’оде болота кончились, как р’аз срежем. Дер’евня окр’ужена лесом, с востока нор’мальной дор’оги нет.

— Тебе виднее, — пожал я плечами и последовал за спутницей.

* * *

Небольшое поселение расположилось на вершине холма, который как большая шишка возвышался над верхушками сосен.

Село было меньше даже неприметного Ланмара и состояло из восьми покосившихся деревянных домов. Какой смысл жить в этой дыре, мне лично было непонятно, но со слов Кэр, когда-то здесь было совсем по-иному. Тут прошло ее детство! Интересно, что привело к упадку?

— Р’аньше каждый дом здесь был пр’оизведением искусства. Дер’евня была, как хвост величавого павлина. Яр’кая, блестящая и запоминающаяся. Нашу избушку р’асписывал отец и она была одной из лучших в окр’уге. Даже в соседних поселениях знали, где живет мастер’ по дер’еву Кален! Но потом ушла мать, и он сломался. Одиночество ужасная вещь, особенно если ты ее встр’ечаешь в стар’ости. Пр’ивычки уже не пер’еменить, да и сил что-то менять может не быть. Хорошо, если здор’овый и жизнь бьет ключом. Но когда спина ноет, колени р’азваливаются, а по соседству живут только пьянчуги и неудачники. То пиши пропало.

Я смотрел на окружающую меня разруху и думал о том, насколько беспощадно ко всему время. Убийственная сила способная произведение искусства превратить в полуразрушенную лачугу, с облезшими серыми бревнами и дырявой крышей, а здорового молодца в беспомощного старика. Все ветшает… И в этом нет ничего прекрасного.

От этих мыслей мои брови сдвинулись, а взгляд потух. Жизнь всегда уходит из тех, кто ее не ценит.

На единственной улице мы не встретили ни души. Солнце стояло в зените, начинало припекать. Даже собаки попрятались и вяло потявкивали из своих укрытий. Не будь здесь домашнего скота, я бы подумал, что деревня вымерла и постепенно возвращалась в лоно природы.