Последний апокриф

Толкуя, к примеру, о естественном отборе, он и словом не обмолвился, что сам отбор производится посредством примитивной доильной машины (подобной тем, какие наш герой видел в детстве на передвижной выставке достижений народного хозяйства!); и также он ничего не рассказывал о зеркальных стенах, проявляющих нескончаемую череду предсмертных гримас несчастных душ, подлежащих ликвидации; и про то промолчал – с какой грустью они друг с дружкой прощались…

Внешне Иннокентий казался спокойным и невозмутимым, но изнутри его доброе сердце разрывалось от сочувствия к гибнущим душам!

Поскольку времени как такового (вяло текущего, занудного и привычного!) в Чистилище не существовало, то и неизвестно, как долго наши беглецы простояли на одном месте, зачарованные зрелищем этой поистине вселенской мистерии – без начала и конца, с известным финалом, счастливым и трагическим одновременно!

Неожиданно их обволокло густым облаком (собственного носа стало не увидать!), а когда оно рассеялось, они себя обнаружили у длинного турникета, в общей очереди с чело-пчелами, благополучно миновавшими естественный отбор.

Каждая держала в зубах пластиковый пропуск (точную копию которого черный Ваня приклеил Джорджу на ладонь!) с небрежным факсимильным росчерком «Сладкий прюн!».

В конце турникета, перед входом в празднично светящийся тоннель, стоял гигантских размеров медведь-оборотень в милицейской фуражке на макушке промеж ушей и золотыми полковничьими погонами на мохнатых плечах.

Он собирал пропуска (каждый проверяя на зуб!), сурово осаживал особо наглых нарушителей живой очереди, но кого-то и приободрял неуклюжей медвежьей шуткой типа:

– Живи, мля, живи!

Находились, впрочем, и такие, что пытались подсунуть поддельную карточку (простаки и негодяи никогда не переводились!); в таких случаях медведь незамедлительно превращался в бешеного пса и безжалостно разрывал заблудшую душу на мелкие кусочки.

– Пропуск! – потребовал строго зверюга, пронзительно разглядывая Джорджа и компанию крошечными глазками-пуговками.

– Извините, куда? – не понял и вежливо попытался выяснить крупье.

– На кудыкину гору! – плотоядно оскалившись, ловко пошутил оборотень в погонах.

– Убейте меня! – растерянно повернулся к спутникам Джордж.

– «Сладкий прюн!» – изо всех сил по-военному выкрикнул попугай.

– Пропуск, или порву всех, к собакам! – угрожающе прорычало чудовище, на глазах превращаясь в злющую, хищно лязгающую зубищами тварь.

Тут, по счастью для наших героев, им навстречу из волшебного тоннеля, верхом на белом облаке выплыл черный Иван (и чем бы еще обернулось, когда бы не выплыл!).

– Свои! – властно и по-хозяйски приказал он псу.

– Понял! – по-военному отрапортовал кровавый охранник, оборачиваясь обратно в медведя и беря лапой под козырек.

«А Ваня не так уж и прост, как казался!» – вихрем пронеслось в голове у крупье.

– Ох, я не прост! – подтвердил Иван, спрыгивая с облака и неторопливо приближаясь к турникету.

«Как мысли читает!» – опять же про себя поразился Джордж.

– Были бы мысли! – расхохотался Иван.

– Какая, однако, встреча… – смутившись, не нашелся сказать ничего другого Джордж.

– Что же ты, лапоть иерусалимский, пропуск товарищу полковнику не показываешь? – уже по-доброму рассмеялся Ваня, беря Джорджа двумя пальцами за кисть и легко поднимая вверх, для всеобщего обозрения.

– «Сладкий прюн!» – громко, во всеуслышание процитировал попугай факсимильный росчерк пера у Джорджа на ладони.

– Вот дырявая память! – искренне обрадовался крупье.

– Голова! – усмехнулся надменно Иван…

Иерусалим…

213 …Поскольку наши герои стремились попасть в Иерусалим – то они туда и попали!

Было бы куда стремиться!

Миновав без особых трудов ирреальный тоннель, ведущий из Чистилища прямым ходом в Иерусалим (а оттуда, кому интересно, – на Небо!), они оказались в самом центре Вечного города, на улице Яффо, где в это время как раз проходил Парад Гордости Сексуальных Меньшинств (или ПГСМ, как его окрестили в мировых СМИ!).

Точности ради заметим, что, согласно последним глобальным статистическим отчетам ООН, меньшинства почти повсеместно уже в большинстве (по привычке, впрочем, по-прежнему предпочитая называться меньшинством!).

Ревела музыка, били тамтамы, под яростным августовским солнцем в карнавальных ритмах конца света извивались худосочные лесбиянки, мясистые бисексуалы, голенастые геи и стройные транссексуалы.

Веселые и бесшабашные, откровенные и раскованные, в нереальных одеждах, все они, независимо от возраста и вида, казались детьми, сбежавшими на минуточку от родителей.

Были такие, что заявились на праздник только прикрытые слегка (в паху!) одиноким фиговым листком, или – намалеванной (в том же паху!) трепетной сизокрылой бабочкой, или – гордо и вызывающе торчащим конским хвостом (за спиной, не в паху!), или – вдруг лениво стекающим промеж колен (минуя пах!) голубым удавом, или… неприхотливым фантазиям меньшинства, короче, не было предела!