Вот только услышать Его было некому – ибо в ту еще пору из деятелей, желавших перемен, был только Он один.
Как Он и предполагал, Добро в ответ на Его пламенный зов и бровью не повело, а Ему самому без помощи своего однояйцового ублюдка (так они ласково пошучивали между собой, пока еще жили дружной семьей!) до
И тогда Он, в сердцах и с отмашкой, пнул близнеца в изнеженный зад.
На что Добро, привычное к выходкам своей неуравновешенной половинки, протяжно зевнуло и, почесав холеными пальцами за левым ухом, лениво перекатилось с одного бока на другой (напомним, в голографическом мире удары ногами морально оскорбляли больнее, нежели физически!)…
182 …Внимательно наблюдая за перегруппировкой клопов на правом фланге летного поля, Сатана мысленно констатировал: фактически у Него тогда не оставалось выбора, кроме как самому взобраться на дерево и тряхнуть его изо всех сил.
«Эх, – подумал он, почесываясь, – висело бы
183…От тряски
Дальше события развивались с непредсказуемой быстротой: пока Он спускался с дерева, Добро
И тут же, дотоле идеальное, пространство Сада потрескалось и искривилось, великолепный синий шатер неба скукожился и превратился в подобие половой тряпки, горизонт банально приблизился, странно запахло фосфатами и аммиаком – их потрясенному взору явилось Ничто…
Но пора нам вернуться в Москву…
184 …Страшная и безжалостная атака на уютное Марусино гнездышко прекратилась практически так же неожиданно, как и началась.
Джорджу до слез хотелось чесаться, но он лежал молча и смирно, не решаясь поднять головы или пошевелиться.
– Тихий ужас, что они себе позволяют! – послышался возглас пернатого философа Конфуция.
– Вы живы? – боясь поверить своему счастью, осторожно поинтересовался Джордж (в самом деле, случившееся вполне походило на конец света!).
– Правильнее было бы спросить: а зачем я живу? – пробурчал попугай без тени энтузиазма.
…Сами вопросы типа «зачем мы живем?» и «кому это надо?» – всегда представлялись Джорджу некорректными (вспомним, где он родился!).
«Жизнь – подарок!» – неизменно вспоминал он с благодарностью, куда бы его ни роняла Судьба.
– Никогда не спрашивайте – зачем? – почти слово в слово процитировал Джордж знаменитую прибаутку великого китайского мудреца Чан Кай Ши (они никогда не встречались!).
– Плагиат! – воскликнула птица, лично знакомая с первоисточником.
Тут Джордж не удержался и чихнул.
– И – цинизм, будьте здоровы! – добавил попугай, раскачиваясь на покореженных остатках люстры.
Наконец Джордж поднял голову и пугливо огляделся: как не бывало балкона с перилами, повсюду валялись осколки стекла и битой посуды, дымилась мебель, плавился железобетон, в развороченных стенах зияли проломы – а посреди всего этого ужаса и кошмара вопреки всему под потолком парили, купаясь в чаду и дыму, Маруся и Иннокентий…
«Недолог и хрупок век творения рук человеческих, и только Любовь воистину вечна!» – подумал вдруг Джордж с умилением…
В то же время, заметим, в Венеции…
185 …Чертовы воспоминания неожиданно прервала навозная муха, нагло и бесцеремонно залетевшая ему в правое ухо.
Он даже поморщился от неудовольствия.
– Чего тебе, тварь? – раздраженно спросил Сатана.
– Никак не узнали, папаша? – обиженно прожужжала муха.
– Возлюбленная дочь! – несказанно обрадовался Повелитель Зла.
– Она самая! – жужжа, объявила тварь, проникая все глубже в космические дали сатанинского черепа…
186 …По пути же заметим: изнутри голова Дьявола представляла собой сверхплотный и сверхмассивный объект – другими словами, не что иное, как черную дыру, известную просвещенному большинству как ад (по счастью, уже воспетый поэтами, что нам облегчает жизнь!).
Вопреки расхожему мнению о местоположении ада – на солнце, на луне, в чреве земли, в параллельном мире, в человечьей душе! – на самом-то деле, от сотворения, он помещался у Черта в черепной коробке.
Туда-то к Нему и слетались во множестве грешные души – как бабочки на огонь…
187 …«Муха в ухе!» – сразу же отгадал и развеселился Черт.
Ах, когда-то они за этой невинной игрой проводили счастливейшие мгновения своей Вечности!
Бывало, после обеда юная плутовка залетала в его нескончаемые ушные отверстия и носилась там, как ненормальная.
Ее мушиное жужжание в сладостные минуты сиесты доставляло ему несказанное наслаждение.
Иногда, по настроению, Он разрешал ей порезвиться в святая святых – в аду.
О, ее совсем не смущали бездарные стоны и вопли жалких людишек – напротив, освоившись, юная ведьма сорганизовала из самых отвратительно голосистых вполне приличный хор…
– Вот она я, папаша! – лихо и с гордостью, прямо из уха рапортовала Луиза.