Последний апокриф

«Эко ее!» – огорчился Джордж и потянулся было к ней рукой, чтобы пожалеть – как в нее угодило вдруг черт знает чем.

Бедняжка, как пакля, вспыхнула синим огнем – и сгорела.

«Вот Черт! – потрясенно подумал Джордж и почему-то (сам не ведая почему!) еще раз подумал: – Вот Дьявол!»…

Венеция…

175 …И вот, спустя триста или пятьсот лет (кто считал!) после той еще знаменательной встречи в Памье, Отец-Сатана встречал ведьму-дочь со змеиным яйцом на груди (перепрятала!) в знаменитом аэропорту Тревизо.

Как невеста, весь в белом (вопреки представлению, стоит заметить, что Зло не всегда прикрывается именно черными одеждами!), Он возвышался над всеми, стоя на самой последней ступени лестницы, ведущей вверх.

В небо, точнее.

Точнее сказать – в Никуда.

Ниже Его, на ступенях возбужденно кучились, пучились, ползали и извивались всяких видов змеюко-гиены, суслико-волки, барано-козлы, тигро-львы, крысо-шакалы, туро-быки и прочие порождения дьявольской фантазии.

В небе над аэропортом порхали летучие мыши с поросячьими харьками, летающие гадюки с человечьими головками, трехклювые вороны, слоноподобных размеров бабочки с намазюканными на размашистых крылышках приветствиями типа «С возвращением, ведьма!» и «Добро пожаловать, чертова дочь!».

По правую руку от Дьявола, на примыкающих к чертовой лестнице праздничных трибунах толпились все ныне здравствующие президенты, премьер-министры и министры иностранных дел государств – стран Европейского Содружества, естественно, венценосные отпрыски королевских фамилий, наконец, венецианский мэр с супругой.

По Его левую руку расположились мифические злодеи всех времен и народов: от горбатого Каина Бена Адама по прозвищу Братоубийца и до рябого Иосифа Джугашвили Сталина по кличке Душегуб.

В кои-то веки зеваки могли разглядеть грозного Аттилу, закомплексованного Эдипа, непобедимого Александра, беспощадного Чингисхана, мудрого Тимура Завоевателя, маленького честолюбца Наполеона, лысого мстителя Ульянова-Ленина с кляксами бледной спирохеты на лице и вокруг шеи, психопата и пассивного педераста Адольфа Гитлера и прочих садистов (несть им числа!), оставивших свой несмываемый, кровавый след во всемирной истории.

Обособленно, важно и чинно, с брезгливыми харями тут же стояли двенадцать пресыщенных римских цезарей.

Им подобострастно прислуживали, также специально восставшие по такому случаю из гробов, все сто три венецианских дожа.

Вопреки многочисленным пожеланиям, просьбам, мольбам и проклятиям, ни один из присутствующих изуверов, похоже, в Аду не горел, поскольку все они, как по заказу, выглядели свежими и отдохнувшими.

…При внимательном взгляде на лица злодеев, собранных вместе, отчего-то вдруг начинало казаться, что все они – все, поголовно! – на одно лицо.

Или, опять же, казалось, они представляли собой великое множество вариаций одного и того же лица.

Невольно закрадывалась невероятная мысль: как будто одно и то же лицо, в разные времена, под разными именами и при разных обстоятельствах являлось этому миру с целью его, этот мир, наказать…

Вдоль трибун по ковру взад-вперед, не в ногу, но браво маршировал сводный духовой оркестр чертей, истово и фальшиво выдувающих из медных труб Марсельезу, особо любимую Дьяволом.

Дабы ожидание самолета с Луизой не слишком томило высоких гостей, для их развлечения вдоль летного поля, от края и до края, носились мотоциклисты с разноцветными флагами с изображением юной ведьмы; тут же бесшабашно дурачились клоуны, акробаты, воздушные гимнасты, борцы вольного и классического стилей с лоснящимися торсами.

По всему периметру летного поля выстроились в почетном карауле несметные полки подматрасных клопов, одомашненных тараканов, диких тарантулов и скорпионов.

Возвышаясь над всем и над всеми, Отец-Сатана, похоже, испытывал чувство глубокого удовлетворения: вот-вот, со скоростью самолета из Москвы, приблизится час Его торжества…

К истокам, однако, к Началу Начал…

176 …Еще до создания привычного нам, содержательного Мира, в прекрасном голографическом Саду поживали два голографических близнеца непонятного рода – не мужского, не женского.

Если кого-то смущает слово «голограмма» – не страшно: кого хочешь смутит присутствие формы без содержимого!

Но так начинался наш мир – как бы с рисунка.

Мир без греха – он рисунок и есть.

И рисунком бы он оставался, если бы не события, о которых немедленно и расскажем.

Итак, оба голографических близнеца в любую минуту могли, по желанию, становиться женщиной или мужчиной – оба, по надобности, ими и становились.

Возникли они, со слов Никого, от Ничто по прозвищу Однозубый…