Последний апокриф

«Одинокий Бог!»– Черт едва удержался, чтоб не расплакаться: само сочетание «одинокий» и «Бог» Его восхитило – по вкусу, вне связи со смыслом, чисто на слух!

От нового имени близнеца за версту разило романтикой и драматизмом, отдавало загадкой и смутной угрозой!

Наконец, оно предвещало перемены, о которых Он страстно мечтал длинными райскими ночами!

И вообще, если по справедливости, а не по глупости – то Он, Зло, выстрадал и заслужил это имя, и Ему, Злу, по плечу эта должность, но никак не Его бездарному братцу!

И тут же, как в подтверждение Его правоты, Добро разнюнилось, как дитя, потом зарычало, как раненый зверь, и забилось, как душевнобольной, в истерике (вспоминая ту сцену в Саду, Сатана испытывал чувство неловкости, грусти, брезгливости и сожаления!).

– Не желаю быть Богом, уволь! – стонало Добро, извиваясь, как уж в пыли, в ногах у безжалостного родителя.

Чем больше, однако, Добро унижалось, тем Ничто становилось жестче и непреклоннее.

– И будешь, как раб, – громогласно пообещало Оно, – делать работу, которой не будет конца, и узнаешь, наконец, почем фунт изюма!

– Заодно и узнаешь, как хапать чужое! – ухмыльнулся злой близнец, нервно почесывая крошечные рожки на макушке (Он и сам не заметил, как и когда они у Него прорезались сквозь еле намечающуюся плешку!).

– И узнаешь, – вопил Однозубый, – томление духа, отчаяние и атеизм!

«Атеизм», – повторил про себя и запомнил близнец под столом (истинного значения этого слова Он не понял, но оно Ему сразу понравилось!).

– Узнаешь! Узнаешь! Узнаешь! Узнаешь! – раскатистым эхом катилось по Саду, достигая самых его отдаленных уголков.

И все-таки главный сюрприз прозвучал напоследок…

В Москве между тем…

191 …Джордж, наверно, упал бы и больно поранился, если бы его вовремя не подхватили.

– Вот это разврат… – растерянно пробормотала Маруся, озирая свое раскуроченное в прах гнездышко (в таком виде, понятно, оно для проживания не годилось!).

– Ты как будто проснулась! – с укором воскликнул Конфуций (он и сам спасся во время обстрела, воспользовавшись старым, испытанным средством – покрепче зажмуриться и размышлять исключительно о приятном!).

Один Иннокентий казался спокойным, и объяснений тому имелось несколько: он был воином – а воин, известно, в минуту опасности не колеблется, а действует; и второе (как продолжение первого!) – наш герой полюбил и был полон решимости биться за свою любовь!..

– Бер-регитесь, нас окружают! – картаво предупредил попугай (с особым нажимом на слове берегитесь!).

– Я тебя никому не отдам! – тут же поклялась Маруся, твердо глядя в глаза своего возлюбленного.

– Я буду с тобой, – ответил он просто (но было понятно – что слово свое он сдержит!).

– Поклянись! – тем не менее попросила она.

– Обещаю, – тихо, без патетики и элементов трагизма, произнес он.

Пока они так клялись в верности друг другу, в крохотное Марусино гнездышко (от силы рассчитанное на двоих!) налезли без счету: черные ниндзя с мечами наголо, суровые горцы с наплечными ракетными установками на покатых плечах, белокурые витязи с гранатометами и, плюс, монголы с дубинками!

Черт знает, откуда они набежали (Черт, между прочим, и знал!)!

– Бер-регись, Ю! – во второй раз крикнул попугай, прячась в собственных перьях.

То, что случилось затем, вряд ли поддастся неспешному описанию, ибо то, что случилось затем, больше похоже на вымысел (мы же фиксируем только факты – упрямую вещь!).

Но если одним, двумя, тремя словами – то Иннокентий всех перебил!

И если короче – то все эти ниндзя, витязи, горцы и прочие монстры видимого мира, как по мановению некой невидимой руки, за доли долей ощутимого времени превратились в кишащее месиво из человеческих тел!

Вернувшись к реальности (из которой, был грех, он выпадал!), крупье с удивлением обнаружил плавающие в густой пелене кровавого марева грубо оторванные головы с еще шевелящимися губами, чувственно трепещущие струны порванных сухожилий, на которых чудом держались переломанные во многих местах руки и ноги.

Слезные мольбы о пощаде и заунывные проклятья достигали перепаханного пулями и снарядами потолка, да так там и зависали, подобно воздушным шарам.

Там и тут, в страшных корчах, с гримасами нечеловеческой боли на звериных физиономиях, несчастные убийцы молили Иннокентия о даровании им скорой смерти.

Он же, казалось, ничего не слышал и никого не замечал, кроме своей возлюбленной Маруси…

К истокам…

192 …В сравнении с главным сюрпризом все прежние родительские проклятья, анафемы и угрозы показались близнецам-братьям-сестрам цветочками: вот теперь им предстояло сравнить прошлую нарисованную жизнь, когда они были мультяшками, – с предстоящей, что говорится, всамделишной!