Читаем Последние дни Помпеи полностью

Слугам, сопровождавшим египтянина, были указаны места в народе, сам же он занял место между знатнейшими зрителями и оттуда окинул взором все это волнующееся море людских голов, наполнявшее все громадное пространство до самых последних уголков. В верхнем ряду сидели только женщины и весь ряд пестрел их нарядами, как цветочная клумба. Ниже, вокруг усыпанной песком арены для бойцов, размещались городские власти, сенаторы и лица, принадлежавшие к военному сословию. Все здание амфитеатра было окружено широком <испорчено>дом, из которого вели лестницы к местам, расположенным полукругом и постепенно возвышавшимся <испорчено>на же была обнесена ст<испорчено> и решеткой для защиты зрителей от зверей, если бы этим последним когда-нибудь вздумалось броситься на зрителей. На возвышенном месте позади этой решетки сидела особа, на средства устраивался бой: на сегодняшний бой это был эдил Панза. Вид у него был раздраженный, и он ворчал и сердился на надсмотрщика и матросов, которые были заняты натягиванием парусов над зданием для защиты от зноя <испорчено> белой с красным, материи; несмотря на все их старания, на заднем <испорчено> осталось большое непокрытое пространство <испорчено> толпа, в ожидании начала пред<испорчено>дила от нечего делать за ра<испорчено>ивалась над этой зияющей <испорчено> все сразу затихло и все по<испорчено> позабыто, как только за<испорчено> возвещая выход гладиаторов <испорчено>.

<испорчено> ином порядке, медленно <испорчено> бойцы всю арену. Они <испорчено> зрителям свое бесстрастие, <испорчено>ие и свое красивое сильное <испорчено> зрителям, которые как, <испорчено> и Лепид, бились об <испорчено>жность выбрать пред<испорчено>лей.

— Вот посмотрите, какой там великан-гладиатор! — воскликнула вдова Фульвия, обращаясь к своей приятельнице — жене Панзы, когда обе они, приподнявшись со своих мест, смотрели за решетку.

— Да, — сказала жена эдила с благосклонной важностью, так как она знала имена и качества всех гладиаторов, — это сеточник; как видишь, все его вооружение — копье с тремя зубцами и сетка. Он необычайно силен и будет биться со Спором — вот тот, квадратный, с круглым щитом и мечом, тоже без доспехов.

— Однако, сеть и копье довольно ничтожное оружие против меча и щита.

— Ты очень ошибаешься, милая Фульвия: сеточник большею частию выходит победителем.

— А кто этот красивый, с курчавой головой и ремнем на руке?

— Это Лидон, новичок, который имеет дерзость выступить в кулачном бою с Тетраидом. Потом они наденут вооружение и попробуют сразиться на мечах, со щитами.

— Но когда я смотрю на обоих их вместе, мне все думается, что Лидон одержит верх.

— Ну, а знатоки другого мнения: Клодий, например, держит три против одного за Тетраида.

— О, Юпитер, какая прелесть! — воскликнула Фульвия, когда на арене показались два гладиатора, в полном вооружении, на легких горячих конях.

В руках у них были копья и круглые блестящие щиты; доспехи были отделаны железными полосами, а короткие плащи, спускавшиеся с плеч до седла, придавали им живописный и грациозный вид; на ногах у них не было ничего, кроме сандалий, прикрепленных ремешками повыше щиколотки.

— О, как красиво! кто это? — спросила вдова.

— Один — Бербикс, он уже двенадцать раз выходил победителем, а другой носит имя — Нобилиор; оба они галлы.

Пока эти две приятельницы болтали, приготовления к бою уже закончились и последовало невинное упражнение в фехтовании деревянными мечами между различными гладиаторами, при чем Лидон отличался ловкими, гибкими движениями и грациозными позами. Это примерное сражение представляло интерес только для более тонких знатоков, толпа же с нетерпением ожидала, когда, наконец, шумная военная музыка оповестит о начале настоящей борьбы, поддерживающей зрителей в постоянном страхе, так как в ней дело идет о жизни и смерти.

Обыкновенно после того как выступающие бойцы бывали установлены попарно и оружие их осмотрено, начинали с того, что один из гладиаторов, предназначенный состязаться с дикими зверями, должен был пасть первым, как бы искупительной жертвой, но Панза предпочел иной порядок зрелища, чтобы напряжение толпы возрастало постепенно, чем дальше, тем сильнее, и потому бой Главка со львом и Олинфа с тигром приберегался к концу. К этому главному акту представления все остальное было только прелюдией. У двух противоположных пунктов загородки стояли теперь конные гладиаторы, которые, по знаку Панзы, одновременно бросились друг на друга, держа впереди щиты и размахивая высоко в воздухе своими легкими, но крепкими металлическими копьями. Не доезжая трех шагов до противника, лошадь Бербикса сразу остановилась, повернулась, и, когда Нобилиор проносился на всем скаку мимо него, противник нанес ему в спину удар, который был бы смертельным, если бы гладиатор вовремя не подставил свой щит, отразивший удар.

— Молодец Нобилиор! — крикнул претор, и как бы развязал этим языки присутствующим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза