Последняя орбита

Опушка скоро кончилась, началось мелколесье — заросли мо­лодых березок и ольхи. Ветки хлестали по лицу, царапали руки. А Павел все шел и шел, пока не набрел на спокойное, поросшее лилиями лесное озеро. Он зашагал по травянистому берегу. Под ногами пружинило, как на высохшем торфяном болоте, в непод­вижном воздухе стоял терпкий запах прошлогодних листьев — наверное, вчера или позавчера здесь был дождь и лес не успел еще просохнуть.

В том месте, где из озера вытекала маленькая прозрачная ре­чушка, Павел остановился. Около истока кто-то смастерил ша­лаш, рядом привязал лодку. Павел сдвинул с места лодку, вставил в уключины весла и внезапно вспомнил, что еще два дня назад собирался с Валей махнуть на Браславщину. На сердце стало тяжело. Так и не отплыв, он выскочил на берег, подтянул лодку к столбику и, не разбирая дороги, прямо направился домой.

— Волнуешься? — Бурмаков уже ждал его.

Павел подумал, что этот человек умеет смотреть собеседнику в душу, и честно ответил:

— Не люблю неопределенности, ожидания.

Степан Васильевич сочувственно выслушал, сказал:

— Я сам был такой. А будет ведь минута, Павел Константино­вич, когда вы даже сегодняшний, невеселый, может, для вас день вспомните как один из самых дорогих и любимых. — Он провел Гущу в гостиную, усадил в кресло, сел сам напротив. — А что ка­сается неопределенности, то она для всех. За исключением разве одного: «Набат», так будет называться наш планетолёт, стартует точно в назначенное время.

Павел пристально посмотрел на Бурмакова, ища на его лице волнение, беспокойство, однако ничего не заметил. Степан Васи­льевич задумчиво перебирал пальцами листики черемухи, навис­шей над открытым окном.

— Завтра, пожалуй, нам уже некогда будет любоваться красо­той Земли, — помолчав, сказал он. — А потом... Если сбудется наша мечта, сможем только вспоминать ее. Это будут самые до­рогие воспоминания.

Павел почувствовал недовольство собой. Степан Васильевич вынужден второй раз говорить ему прописные истины. Что-то распустился он, будущий космонавт Гуща. А Бурмакову он верил. Степан Васильевич был одним из тех, кто побывал в длительной экспедиции на Луне, и приятно, что он уже не отделяет себя от него, Павла.

IV

Для человека любой эпохи путешествие в космос всегда будет романтикой. Потому что очень долго человек не мог вырваться из объятий земного притяжения. Однако, пожалуй, только тот, кто побывал в пространстве, скажет, что, кроме романтики, есть еще тяжелая, будничная работа, которая начинается с самого первого дня подготовки к полету.

Свою первую ночь в космическом городке Павел, как и нака­нуне в Минске, спал плохо — тревожные мысли лезли в голову. А позже он засыпал уже, чуть коснувшись подушки. И неделя, как и предсказывал Бурмаков, промелькнула как одни сутки.

Опутанный проводами с различными датчиками, Павел часами то лежал неподвижно, то, наоборот, выполнял специальные уп­ражнения, давая серьезную нагрузку мышцам и сердцу, то сидел за столом и делал сложные расчеты. Его поведение и состояние ре­гистрировались сложными приборами, изобретенными в последнее время и способными за сравнительно короткий срок определить со­стояние организма. Наконец Павел, видимо, удовлетворил требова­ния придирчивых врачей, так как однажды, когда он решил уже, что исследованиям его здоровья не будет конца, они сказали:

— Годен!

После этого, если не случится ничего непредвиденного, Па­вел мог считать себя членом экипажа «Набата».

Довольный, Павел вернулся в коттедж. Впереди был первый за долгое время свободный вечер: делай что хочешь, занимайся чем желаешь. Павел сел в кресло, откинулся на спинку. Можно было позвонить Вале. Однако, подумав, он решил, что завтра все равно будет в Минске. То-то будет для нее неожиданность, кото­рая, может быть, сгладит впечатление от второго сюрприза, не слишком веселого — известия о скором отлете. Павел полулежал, как в самолетном сиденье, и удивлялся себе. Откуда-то надвину­лась вялость, усталость, что-то похожее на апатию. Пожалуй, это была нормальная реакция нервной системы на длительную трату энергии. Но ум не хотел мириться с тем, что он — очень сильный и выносливый человек так быстро сдался. Пересиливая себя, Павел встал и вышел на улицу.

Близился вечер. Все вокруг покрывалось едва уловимой дым­кой то ли надвигался туман, то ли смеркалось. Лес затихал, темнел. Павел бродил долго, пока не загудели ноги. С удоволь­ствием дышал прохладным, настоянным на смоле и травах ноч­ным воздухом. Вернулся домой, когда до рассвета оставалось часа два-три.

Он не сразу зажег свет, а какое-то время постоял у открытого окна. На западе, там, где село солнце, все еще светилась бледная полоска, будто небо в эту короткую летнюю ночь совсем не со­биралось темнеть, хранило мостик между вчерашним и новым днем. И солнце вскоре взойдет. Таков закон. Здесь, на Земле. Ведь для него, космонавта Гущи, наступает время, когда солнце не бу­дет ни заходить, ни всходить...