Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Будучи нормальным политиком, Никсон хотел нравиться своему народу. И это ему поначалу удавалось: вторые выборы в 1972-м он выиграл триумфально. А второй срок – проиграл, потому что преступил общепризнанные представления о допустимом в политике. Крайняя чувствительность нации к проступкам лидеров и свобода информации об этих проступках – это и есть демократия. Равнодушные нации не строят демократические государства. А когда возвращаются чувствительность и пассионарность, нация может пройти через любые кризисы, включая Уотергейт, который невозможен в апатичной Москве.

Ну так вот. Мишин папа был американистом. Поэтому Миша «любил» Соединенные Штаты. Книжные шкафы были заполнены альбомами с роскошными видами Америки, политологической и художественной литературой. Видом западных покетбуков меня нельзя было удивить – в нашей квартире было много французских книг, а во втором ряду этажерки, стоявшей в коридоре, завернутый в газету, хранился «Раковый корпус» Солженицына на французском языке (и это в семье сотрудника ЦК!). Но Мишина квартира была прямо-таки завалена этими книгами, не говоря уже о завораживавшей взгляд коллекции пустых бутылок из-под крепких напитков из мира капитала – особенно мне нравились картинка на этикетке джина «Бифитер» и легкий силуэт кораблика, изображенный на виски «Катти Сарк». На книжной полке «Долина кукол» и «В ожидании Годо» соседствовали с вышеупомянутыми сатирической книжкой с картинками о Никсоне и The Pentagon Papers. Главное же, на Мишином столе противоестественно аккуратной стопочкой лежали номера «Интернешнл геральд трибьюн» с настоящим сокровищем, напечатанным на спортивных полосах деловитым петитом, – результатами матчей НХЛ!

Только много позже я узнал, насколько высокоценимым экспертом по Америке был папа Миши: аналитические записки, подготовленные им в ИМЭМО, регулярно поступали на самый верх. А материал 1969 года, в котором доказывалась возможность успешных контактов с администрацией Никсона, легла на столы всего трех адресатов – Громыко, Андропова, Пономарева. Анализ оказался точным и пророческим.

Америка тогда стала перевернутым отражением России. Это была не ненависть двух сверхдержав, а любовь-ненависть. По отношению к Америке как символу Запада и лидеры, и простые обыватели испытывали два чувства – превосходства («наш строй лучше») и неполноценности, что прямо вытекало из существования в матрице догоняющего развития. «Догнать и перегнать Америку!» – это ведь оттуда, из причудливой смеси противоречивых чувств. Лозунг не потерял актуальности и сегодня. Не потеряет ее и спустя десятилетия.

Мы конкурировали с Америкой, но их выборы всегда оказывались значимыми для нас. Была гонка вооружений, но стыковка «Союза» и «Аполлона» стала одним из главных советских событий 1970-х. Про одноименные сигареты «Союз – Аполлон» говорили – это настоящий вирджинский табак. Такую фразу, неизвестно откуда позаимствованную, я произнес, распечатывая пачку и передавая сигарету своему однокласснику, когда мы тайно, пригнувшись, курили на балконе моей квартиры. (До этого в магазине дачного поселка время от времени появлялись «Кент» с завораживающим силуэтом замка и «Пэлл-Мэлл» в светло-коричневой жесткой пачке, казавшиеся тогда вершиной западного разврата.) Журнал «Америка» был не похож на остальную печатную продукцию, казался по-настоящему интересным, мелованные и приятно пахнущие полосы зачитывались до дыр. Джинсы, подаренные мне родителями Миши, провоцировали почти эротический восторг, как если бы нечто запретное оказалось в моих руках – и это «нечто» было круче, чем «Союз – Аполлон» и журнал «Америка». Схожие ощущения сопутствовали только просмотру слайдов на квартире высокопоставленного друга моего отца, который вернулся из командировки в США: щелкнул проектор – и в уютной темноте засветились неоновые огни. «А вот это то самое заведение», – со значением прокомментировал хозяин. «Публичный дом!» – стыдливо метнулась в моей голове страшная догадка. Я посмотрел на взрослых: судя по выражению их лиц – иронично-внимательному, – так оно и было.

Но Америка – это прежде всего индейцы и во вторую очередь – хоккей. Или наоборот – в первую очередь хоккей и во вторую – индейцы. Для игры ценились гэдээровские фигурки индейцев и ковбоев – страшный дефицит. Для ума была заведена тетрадь с этнографическими наблюдениями, где по крупицам, из любых источников, собирались сведения о племенах и их традициях – я был советским Клодом Леви-Строссом, у которого не было возможности вести полевые исследования. К тому же этнография южнее границы США мне была неинтересна.