Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Странным образом в моем детском сознании с Мишей ассоциировалось богатое понятие «Америка», точнее, «Соединенные Штаты Америки». Однажды в школьном коридоре (а мы учились максимум во втором классе) на вопрос «Какая твоя любимая страна?» он ответил: «Америка». Ответ ошеломил меня. Я твердо знал, что там притесняют бедных и негров, мои любимые индейцы живут в резервациях, там бесчинствует полиция, а население предается сомнительным развлечениям. Обо всем этом красноречиво свидетельствовало стихотворное произведение Сергея Михалкова с соответствующими картинками художника В. Гальдяева (С. Михалков. «Моим друзьям». М.: изд-во «Малыш», 1972), которые я перерисовывал через копирку.

Видел я дельцов, банкиров —
И таких, что не проймешь!
Для которых дело мира —
Все равно что в сердце нож!
И таких, которым просто
На политику плевать, —
Все их думы, мысли, тосты —
Первым делом: торговать!

Хуже того, агрессивный хоккеист из «Филадельфии флайерс» Бобби Кларк как раз тогда, в 1972 году, когда был «развеян миф о непобедимости канадских профессионалов», устроил охоту за Валерием Харламовым, который для меня, как уже было сказано выше, значил не меньше, чем Владислав Третьяк или потом Хельмут Балдерис, – то есть находился в статусе абсолютного кумира. Больше того, на слуху были события в Чили, хроника которых оставила след в моем детском альбоме для рисования. Америка была виновата в убийстве Сальвадора Альенде, а Пиночет был очень похож на полицейских в темных очках из книги Михалкова.

Правда, одновременно это была эпоха частого и дружелюбного общения американского и советского лидеров – именно в те годы они принимали решение об ограничении стратегических наступательных вооружений. Ричард Никсон казался не менее заметной и значимой фигурой, чем Брежнев. К тому же (и этого в СССР толком не знали) он проводил родственную нам политику вмешательства государства в экономику; 15 августа 1971 года и вовсе было введено регулирование зарплат и цен. (Узнав об этом, будущий председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен упал на ровном месте в собственном доме и на всю жизнь повредил себе спину, что стало живым напоминанием о кошмаре централизованного планирования в условиях рыночной экономики.) Во-вторых, в тот же день Никсоном был объявлен запрет на конвертацию доллара в золото, что означало конец привязки американской валюты к тройской унции. А значит – крушение одного из главных принципов столь часто поминаемой ныне Бреттон-Вудской системы. В историю это событие вошло как «Никсон-шок». Спустя короткое время регулирование зарплат и цен естественным образом перестало действовать, а с инфляцией пришлось бороться уже администрации Джеральда Форда – после Уотергейтского скандала. Государственный интервенционизм по-никсоновски тоже пережил свой Уотергейт – экономический.

Словом, Никсон был во многом «наш человек». Жаль, что его подкосил Уотергейт.

… Девятого августа 1974 года Ричард Никсон взошел на трап вертолета, готового к вылету с лужайки Белого дома на авиабазу Эндрюс, откуда теперь уже экс-президент должен был отправиться в свое калифорнийское поместье. На трапе Никсон развернулся, сделал широкий жест руками, подняв два пальца вверх, и навсегда удалился из политической истории Америки и мира, в которой он оставил глубочайший след.

Жесткий до грубости, работоголик, ненавидимый своим народом за Уотергейт, и популярный политик в СССР, Китае и Израиле, виртуоз переговорных процессов в международных делах и не слишком умелый управленец в делах домашних и экономических, принял решение об отставке, четко рассчитав, что импичмент неизбежен. Но, как ни странно, в его отставке было больше эмоций, чем холодного расчета.

Прощаясь днем раньше с сенаторами, поддерживавшими его, он плакал, а потом долго приходил в себя перед записью обращения к нации. Плакали и солидные, циничные, закаленные в политических боях политические мужи. Слезами провожали на следующий день своего президента работники аппарата Белого дома. Незадолго до этих необычных для резиденции президентов США сцен, вечером 7 августа, Генри Киссинджер, госсекретарь и творец успешной внешней политики Никсона, застал президента несколько нетрезвым. «Генри, – сказал Никсон, – ты не слишком-то ортодоксальный еврей, а я не слишком примерный квакер, но сейчас мы должны помолиться». Президент и госсекретарь встали на колени, и Никсон начал громко и неистово молиться. Как писали в своей замечательной книге «Последние дни» Боб Вудворд и Карл Бернстайн, те самые репортеры «Вашингтон пост», раскрутившие Уотергейтский скандал, Киссинджер, бывший профессор Гарварда, чтобы привести президента в чувство, был вынужден «направить все свои академические способности на чтение лекции, почему Ричард Никсон войдет в историю как один из величайших миротворцев всех времен».