Бруно не требовалось никакого дополнительного доказательства того, что с удалением мутного пятна его панцирь сломался: искренняя участливость Алисии заставила подумать, что обуревавшие его мысли вдруг проникли к ней в мозг.
И он решил это проверить, прибегнув к заведомой лжи.
– У меня есть подружка в Германии.
Этим лесбиянкам он мог бы больше понравиться, предъявив гарантийный талон женского одобрения.
Алисия протянула салфетку с намерением вытереть ему подбородок. Бруно инстинктивно отпрянул от нее, потом наклонился вперед. Она вполне могла бы стать его Оширо.
– Ваша маска вся перепачкалась, – заметила Алисия.
– Не страшно. У меня есть еще одна.
Очередная ложь.
– Не хотите ее снять?
– Нет.
– А почему она не с вами? – спросила Бет.
– Кто?
– Ваша подружка. Почему она за вами не ухаживает? – Она заговорила строго, как «плохой полицейский», словно уравновешивая «доброго полицейского» Алисию.
– Нам… было не по карману купить ей билет.
– Что за хрень! – возмущенно выпалила Бет. – А я-то думала, Кит вам предоставил открытый счет, как королевской особе.
– Нет, только спортивный костюм и коробку хлопьев, – процедил он, намеренно не упоминая про расходы на больницу – там счет, вероятно, шел на десятки тысяч долларов. Впрочем, обливать помоями домовладельца считалось хорошим тоном у обитателей апартаментов «Джек Лондон». Бруно сомневался, что сможет еще больше подорвать и без того никудышную репутацию Столарски.
– Ну, черт, – продолжала Бет, – я могу распоряжаться небольшими суммами наличности. Он разрешает мне списывать расходы со счета, так что в его банке никто и глазом не моргнет, особенно если им известно, что его нет в городе.
– Ты мне об этом никогда не сообщала, – встрял Плайбон.
– А это не твое дело, – отрезала Бет. – На Шэттак есть турагентство, – продолжала она, обращаясь к Бруно. – Можем туда сходить завтра.
– Она… гражданка Германии, – сказал Бруно. – Ей понадобится виза. Я даже не знаю, есть ли у нее паспорт.
– Ну так узнайте!
– Она секс-работница, – выпалил Бруно. – Играет роль госпожи.
Мэдхен, насколько ему было известно, вовсе не играла роль госпожи, но это амплуа казалось куда внушительнее, чем полуголая официантка в черной маске на молнии. Его прихотливая ложь преобразилась в мощный инструмент воображения, выскользнувшего из-под его контроля.
– Мы рады за нее. Как ее зовут?
– Мэдхен.
– Значит, у нее гибкий график, – сделала вывод практичная Бет.
– Готова поспорить, она милашка! – заметила Алисия.
– Точно!
– А она уже видела… ваше лицо?
– Еще нет.
– А, вот почему вы не хотите ее сюда звать, да?
– Может быть.
– Вам надо ей сообщить, – твердо сказала Алисия. – Поделитесь с ней своими страхами, пусть приезжает.
– Я не отвечал на ее звонки.
– Он прав в своих сомнениях! – подал голос Плайбон. – Вы ведь знаете, как Рензо Новаторе[55] называл женщин? «Самые жестокие из всех зверей в неволе».
– Заткнись, Гэррис! – Алисия вместе с подушкой подползла поближе к Бруно и одной рукой обвила его спину, а другой дотронулась до его колена.
Ее окрик словно отбросил Плайбона прочь от компании. Бруно решил не уточнять, кто такой этот Рензо Новаторе. Он припал к сильному и податливому плечу Алисии. Если бы Бет присоединилась к ним и обняла его с другой стороны, Бруно не стал бы возражать. Возможно, даже Гэррис Плайбон мог бы поучаствовать в групповом объятии – сейчас Бруно был готов и к такому повороту. Но Плайбон встал, отправился в кухонный уголок и принес четыре стопки, на которых было выведено «Аризона» под крошеным кактусом и птичкой, и бутылку односолодового скотча, а еще прихватил завернутый в пергаментную бумагу бесформенный обломок темного шоколада, словно отрубленный от массивного блока. На анархистские посиделки без спросу проникло «Гетто гурманов».
Вернувшись в квартиру 25, Бруно снял маску, чтобы промыть ее в раковине под струей воды. Он тер кончиками пальцев ткань, смывая с пористой поверхности засохшие кляксы красного супа и шоколада. Потом повесил ее сушиться на шторку душа, а сам залег в кровать, но сначала проверил телефон и поставил его заряжаться. Новых звонков не было. Последний раз Мэдхен звонила до операции. Но телефон все еще работал. Фальк, далекий благодетель Бруно, продолжал оплачивать счет.
III