Помутнение

А в глубине зала, в полумраке, за длинными столами на простых скамейках сидели друг напротив друга клиенты и жадно поглощали свои бургеры, не вступая в разговор, так как все равно их слова тонули в грохоте ритмичного диско. Этот интерьер напомнил ему старую сказку про пещеру, где зловещими тенями маячили озаренные мигающей подсветкой груди официанток.

Бруно оставался невидимым, пока не оказался в голове очереди у прилавка и не заметил реакцию кассирши. Она кивнула на него и хихикнула, привлекая внимание одной из официанток, которая только что вернулась с подносом грязной посуды и объедков.

– Ну вы и чудик!

– Простите, что?

– Ваше лицо светится!

Нейлоновая ткань маски отражала ультрафиолетовый свет, ярко освещавший прилавок с грудастыми девушками в белых футболках и фирменные флажки бургеров. Бруно затянул шнурок еще туже, сузив поле обзора, и глубже зарылся в капюшон, заменивший ему мутное пятно. Но это он сделал напрасно. На возглас кассирши сразу откликнулось несколько человек, пожелавших узнать, что случилось. И тут же любопытные лица и служащих, и клиентов замаячили рядом с его бойницей, пытаясь тоже полюбоваться светоотражающим эффектом маски – она была словно луна, застрявшая на дне глубокого колодца.

– Я могу просто сделать заказ?

– Конечно, Джейсон![56]

– Сделай для человека в маске бургер с кровью, да побольше!

– Не обижайте его, а то он устроит тут кровавую баню!

Всеобщее внимание стало для него невыносимым. Бруно развернулся и, мечтая поскорее выбраться наружу, ринулся сквозь скопище тел, словно сквозь толпу озверевших фермеров с вилами.

Ему пришлось удовольствоваться пакетом начос и гуакамоле в пластиковом контейнере, купленными у равнодушного дядьки в ярко освещенном мини-маркете. Со всей этой дрянью Бруно скрылся за дверью квартиры 25. Скинув толстовку на кровать, заметил мобильник на полу у плинтуса. Он отключил его от зарядного кабеля впервые с момента выписки из больницы и нажал клавишу «Перезвонить».

После пятого звонка, когда он уже решил, что его звонок переведется на голосовую почту, в трубке послышалось ее кроткое «Алло?».

– Мэдхен?

– Да?

Ее голос звучал еле-еле, как бы сквозь сон, и он сразу подумал, что она, должно быть, спала. В Германии сейчас на десять часов позже? Что ж, во всяком случае, он не оторвал ее от ночных трудов в каком-нибудь подземелье, где она, с голым задом и в черной кожаной маске, участвует в очередном действе. Бруно ведь ничего про нее не знал. И его рассказ о ней был выдумкой.

– Это я, Александер. Ты мне звонила на мобильный.

– Извини – bitte – я случайно.

– Нет, не извиняйся. Я рад.

Она не ответила, между ними шумно вздыхала электронная пустота, словно океан в раковине.

– Нет, – продолжал он. – По правде сказать, твой звонок для меня много значит.

– Тогда я тоже рада. – Говорящая по телефону на неродном языке, в полудреме, Мэдхен напоминала щебечущего птенца. Но он ни на секунду не забывал о ее откровенности, которую она проявила и на ванзейском пароме, и в доме у немца, в черной маске и с голым задом, и в настойчивых звонках на его мобильный.

– Я тебя разбудил?

– Нет, – она явно солгала.

– Это мне нужно извиняться. Я проигнорировал твои сообщения. То есть я их не проигнорировал, а мне надо было перезвонить раньше.

– Я боялась, ты умер.

Все еще оставалась вероятность, что апартаменты «Джек Лондон» были особой привилегией Бруно в загробной жизни. Но он сказал:

– Нет.

– Я не смогла ничего узнать в «Шаритэ».

– Полагаю, они заботились о неприкосновенности моей личной жизни. – Тебе бы надо было им сказать, что ты моя подруга, мысленно посоветовал он. Я же взял на себя смелость так заявить.

– Ты был сильно болен?

– Если честно, да.

– А сейчас… тебе лучше?

– И лучше, и хуже одновременно. – Как бы ему сменить эту очевидную тему? Ему хотелось, чтобы Мэдхен спала, чтобы он явился ей как персонаж сновидения. – Я как будто где-то очень-очень далеко.

– Ты в Америке?

– В Калифорнии.

– Уже очень поздно, понимаешь, Gott[57], скоро утро!

– У вас там все еще темно, Мэдхен?

– Ja.

– Не включай свет. – Он лежал на кровати посреди комнаты, озаряемой только отблеском уличных фонарей, а рядом нетронутый гуакамоле сопревал в пластиковом пакете на полу. В телефоне он слышал шум разделяющего их океана, как в морской раковине, в которой угнездились в обнимку оба их голоса, как в виртуальном панцире, оберегавшем их от безразмерной галактики комнат, лишенных их тел.

– Свет выключен.

– Хорошо.

– Ты хочешь спросить, одна ли я?

– Ты одна?

– Ja.

Больше не одна, хотел он сказать, но не сказал.

– Ты хочешь спросить, что на мне надето?

– Нет, – прозвучал в темноте голос человека в маске.

– Ладно.

– Нам это не нужно.

– Ja.