Помутнение

Нейрохирург напоследок виделся с пациентом буквально накануне его ухода. Он подписал бумаги на выписку – хотя, как отметила Оширо, это мог бы сделать любой врач клиники. Правда, Берингер поручил молодому коллеге снять с Бруно маску, в последний раз осмотреть швы и проверить мышечные рефлексы и реакцию зрачков на луч фонарика – а действие жевательных мышц и глотательный рефлекс Бруно до этого уже демонстрировал не раз.

Сам же Берингер появился только после того, как Бруно снова оделся, надел маску и сложил свои скромные пожитки в пакет. В коридоре перед палатой внезапно возникло кресло-каталка. Бруно знал: Оширо будет настаивать, чтобы его на каталке загрузили в лифт, а потом выкатили на улицу, где его ждала Тира Харпаз. Возможно, этого требовал протокол клиники. Для Оширо настал момент расставания с ним, и Бруно не стал лишать ее такого удовольствия. Она вышла из палаты, когда на пороге возник Берингер.

– Я очень рад, – заявил нейрохирург тоном, явно указывающим на прямо противоположные эмоции.

– Сбагрить меня и умыть руки?

Берингер пропустил колкое замечание мимо ушей.

– Ваше восстановление после операции протекало в образцово-показательном режиме. В своих записях я связываю любой эпизод возникновения галлюцинаций с расстройством сознания, вызванным нервно-психической реакцией на прием стероидов. Постанестетическая травма – явление вполне реальное. Но, судя по наблюдениям медсестры, все обещает прийти к чудесному финалу. Я ни на секунду не сомневаюсь, что вам достаточно будет амбулаторного наблюдения за процессом реабилитации. Маска вам не мешает?

– Она мне необходима.

– Ничего подобного! Но ходите в ней, раз вам так удобно. Вы будете пугать кошек и детей. Вы даже меня сейчас пугаете.

– У меня не было галлюцинаторного бреда.

– Не было? – переспросил Берингер наигранно шутливым тоном.

На самом деле, он, похоже, был на грани срыва, словно любая попытка нарушить выбранный им сценарий могла стать для него фатальной.

– Вы не смогли вспомнить моего имени.

– Да вот же оно, написано на вашей карте. Александер Бруно.

– Я хочу сказать, в середине операции.

– Ваша агрессивность поразительна! Хотя кто знает, может быть, это все кажется вполне рациональным, с вашей точки зрения. И тем не менее, что бы вы ни говорили, я все же считаю вас одним из моих профессиональных триумфов, мистер Бруно. Я на сто процентов рад тому, что произошло в этих стенах.

Бруно видел, что Берингеру некуда сейчас идти или он уже был везде, где хотел. При всем почтении, которое выказывали нейрохирургу медсестры и молодые врачи, этот маэстро хирургических катастроф был, по сути, заурядным бездельником, которому нечем было себя занять, пока ему под руку не подвернулась жертва очередной катастрофы. Он и в палату заглянул просто из желания убить время, и его совершенно не заботил Бруно, и его совершенно не озадачила загадка, которую пациент предложил ему решить во время их последней беседы. И тем не менее, исключительно в своих интересах, Бруно решил снова заставить Берингера задуматься над этим.

– Вы представляли себя бейсболистом, питчером.

– Простите, что?

– На питчерской горке в оклендском «Колизеуме». Вы кидали победные крученые мячи. Я не знаю, какой это имеет для вас смысл.

– Может быть, вы и правы, – сказал Берингер, помолчав. – Это в моем духе. Но давайте обсудим данный вопрос через несколько недель. Кейт вам позвонит и назначит день приема.

Берингер протянул руку. По всем внешним признакам, он вновь отгородился непроницаемой стеной. Это явно был профессиональный навык, который он хранил в своем саквояже вместе с врачебными аксессуарами. Бруно, уставший нащупывать бреши в тщеславии нейрохирурга, соизволил пожать протянутую руку.

– Буду ждать, – сказал Бруно.

Но встреча с Ноа Берингером так и не состоялась.

Тридцать два

I

Переезжая второй раз по реконструируемому мосту в «вольво» Тиры Харпаз, Бруно увидел, что ошибался. Старый пролет уже был полностью разобран подъемными кранами, которые сейчас замерли в ожидании демонтажа стальной арматуры. С того дня, как несколько недель назад Бруно из аэропорта проехал по этому мосту, уже снесли обе опоры на противоположных сторонах залива, и от мощных свай рядом с Трежер-Айлендом и Оклендом остались одни лишь голые колонны, одинокими часовыми торчащие из воды. А на оставшийся еще целым пролет можно было попасть лишь с вертолета или на парашюте.

Это был обман зрения. Тогда он старался смотреть мимо мутного пятна, словно его не было, наугад дополняя зияния в картинке. А теперь центр изображения заполнен светом и визуальной информацией, ведь внутреннее веко удалено. Во время поездки из больницы Бруно ловил себя на мысли, что оказался в недоделанном и суматошном мире. Блики утреннего света плясали на стальной спине нового моста, вздымавшегося над водной гладью словно внутренности космического рояля. Утренний свет, оживлявший широкие окна аляповатых домов, дерзко ощупывал морщины оклендских холмов.

Накануне днем комната отдыха в больнице не предложила ему подобных чудес.