Помню

И он стал рассказывать, как старшина систематически требовал от него приготовить продукты «налево». Он вначале делал это, но затем стал подумывать, что, если обнаружат, ему не миновать суда, и он воспротивился. По его словам, за месяц набирались десятки килограммов. Старшине он заявил, что пусть сам выписывает со склада продукты и отдаёт куда хочет. Старшина взъелся на солдата, убрал его, отправив в хозподразделение. Командир, не разобравшись, посадил солдата за неповиновение на трое суток на гауптвахту. Так началась вторая карьера солдата. Он понял, что на гауптвахте не так уж страшно, можно жить, с одной стороны, а с другой стороны, он был полон злобы на старшину и постоянно искал, как ему отомстить. Солдат жаловался начальству, но жалобы только усугубляли его положение. Последовали наказания за наказаниями. Солдат стал преступником, и вот он сидит рядом со мной. А ведь всё могло быть иначе. Я был уверен в том, что из всех увозимых солдат найдётся всего десять-пятнадцать человек явных преступников, а все остальные были хорошие ребята, которых просто сделали преступниками.

Другой солдат работал на оружейном складе и честно выполнял свои обязанности до тех пор, пока старшина однажды не взял пистолет и не вернул его на место. Солдат периодически напоминал старшине о пистолете, но, увы, напрасно. Тогда солдат пожаловался начальнику, но, вместо того чтобы попросить о наказании старшины, обвинил его в халатности и перевёл на склад инструментов и принадлежностей. Солдат был унижен и не нашёл другого выхода из создавшейся обстановки, как безразличие в работе и к службе вообще. Он стал непокорным и сидел рядом со мной, направляясь к продолжению службы в Союзе. Остался открытым вопрос: прекратится ли исчезновение оружия в дальнейшем, после отъезда солдата? Очень жаль, что существуют такие факты, а ещё более жаль, что факты эти не искореняются и, более того, приобретают постоянный характер преступности, разбазаривания государственного имущества.

Поезд минул Житомир. Оставалось совсем немного до Киева. Меня всегда охватывало лёгкое волнение, когда я подъезжал к городу, с которым был очень связан с детства. Красивее Киева я за свои двадцать четыре года не встречал. Я был очень доволен беседами с солдатами, и это давало надежду на благополучное завершение задания, впервые возложенного на меня как на офицера.

Киевский вокзал. Тридцатиминутная стоянка. Наш вагон не отцепили, и мы продолжили свой путь. Черкассы ждали нас. Колонна автомашин выстроилась рядом с вокзалом. Солдаты разместились в машинах. Проверив наличие состава, колонна направилась к военному городку. Чистые, убранные казармы ждали солдат. После бани они выглядели как новички. Нас вызвал начальник штаба дивизии. Мы доложили о выполнении задания. Перед нами положили разнарядку, и ясно вырисовалась картина, сколько и куда придётся солдат передавать. Все оставались в Киевском округе, кроме восьми человек, следующих в Приморский округ, в морфлот. Эта группа солдат, наиболее отличившаяся в преступлениях, решением начальства должна была попасть в самые отдалённые войсковые части, и в эту группу входила компания Шишкевича, а также ещё трое человек. Я оказался в затруднительном положении, ведь я обещал Шишкевичу помочь остаться служить в пределах Украины. И мне ничего не оставалось, кроме как попробовать поговорить с начальством и объяснить важность того, что сделал для нас Шишкевич и его компания. Начальник штаба очень внимательно выслушал меня и разрешил взять инициативу на себя, то есть на моё усмотрение произвести распределение привезённых солдат. Я остался доволен этим.

Жить в гостинице или на территории городка я не хотел и поэтому снял неподалёку комнату на одного в частном доме.

Начались холода. Пришла зима, запорошив поверхность земли сначала тонким, а позднее толстым слоем пушистого снега.

Мне как киевлянину досталось распределить пятьдесят двух солдат по разным частям в пределах Киева. Более месяца мне пришлось жить и бездельничать в ожидании разнарядок от войсковых частей. Практически я ничего не делал, но зарплату получал и питался, пользуясь всеми благами штатного офицера. Я часто выходил из дома и, прогуливаясь, любовался красотой зимы. Деревья, сбросившие с себя листву, стояли в белоснежном одеянии скучные и молчаливые. Природа затаила дыхание, но улицы были заполнены детьми и взрослыми. Люди трудились, создавая снежных баб, украшенных соломенными шляпами и морковками во рту, а некоторые из них были даже с шарфами на шеях, с щётками или мётлами в руках. Насколько скучной была природа, настолько весёлыми были люди. Смех и крики веселья заполнили зимний вакуум грустившей природы. На пригорках – кто на санях, а кто на других предметах – люди спускались вниз, кувыркались в снегу и, разгорячённые, с румянцем на щеках, взбирались вновь на вершину, а затем опять спускались. Радости их не было предела.