Помню

В беседе он рассказал мне историю своей жизни. Он рано покинул родительский дом и пошёл по стопам старшего брата, который в ту пору отбывал тюремное заключение. Женя стал воровать. Отец и мать не выходили из запоев, и парень был отдан сам себе. Таким его призвали в армию, послали на курс поваров, который он с успехом закончил. Ну а далее – Германия. Заметив способности Шишкевича, закрепили его за генералом. Я объяснил ему нашу задачу, рассказал о том, что есть несколько мест распределения и передачи солдат, и даже перечислил эти места. Когда я назвал север страны, Шишкевич встрепенулся и стал просить меня не посылать его туда, так он страшно боится морозов. Мне это очень понравилось, и я стал развивать разговор дальше, обещая Жене приложить максимум усилий, чтобы он остался на Украине, но при одном условии, что он поможет нам, командирам, в наведении порядка среди солдат и предупредит любые их попытки сбежать. Он обещал мне сделать это, и я ему поверил. Я был, по словам Жени, первым, кому он так откровенно рассказал о своей жизни.

Весь состав командиров собрался у нас в комнате, и я рассказал о разговоре с Шишкевичем. Они обязаны были знать, иначе это могло бы привести к конфронтации между сержантами и солдатами.

– Ни слова о распределении, – предупредил я сержантов.

За стенами казармы шла интенсивная подготовка к отъезду: готовили транспорт и сопровождение автоколонны до погрузки на поезд. Об этом мы знали, но никому не говорили.

Так пробежали четыре с половиной месяца. Оставалось нам теперь самое трудное – привезти солдат в целости и сохранности.

С Виктором мы несколько раз делали вылазки в город и благополучно возвращались в гарнизон. Но однажды, это было в одну из суббот, мы посетили кафе-ресторан. Уселись за столик, покрытый скатертью, и ждали официантку. Я нащупал под скатёркой какой-то предмет. Поднял скатерть и увидел часы с браслетом. Вроде как золотые. В это время подошла девушка и спросила, что будем заказывать. Я показал ей часы, и она объяснила, что вчера один офицер оставил эти часы в стакане. Он был очень пьян. Придёт, мол, и заберёт. Я обомлел, глядя на Витю. «Ну-ну», – подумал я. У нас в стране с руки снимают, чтобы украсть, а тут снятые никто не берёт.

Мы порядком выпили, покушали, и всё было бы хорошо, если бы не злополучное пиво после водки. Мы вырубились. Я очнулся утром в мягкой постели, голова раскалывается от боли. Никак не мог понять, что со мной происходит и где я нахожусь. Подошла ко мне девушка со стаканом холодной воды. Вспомнил о Вите.

– Майн фройд? – спросил я.

– Ганц гут, ганц гут, – показала она жестом рук: мол, он спит.

Я стал одеваться, сидя на стуле, и, когда попытался надеть обувь, голова моя закружилась, я упал. Встал, надел и зашнуровал ботинки, умылся, подставив голову под струю холодной воды. Стало легче. В чужой стране, в чужом доме, в чужой постели, пьяный в доску – всё это было для меня совершенно незнакомо. В такие ситуации я никогда не попадал.

Меня пригласили в столовую. На столе была обильная пища, но я положил себе в тарелку только квашеную капусту и солёный огурец. Я хотел откусить от огурца, но в этот момент мужская рука из-за спины поставила на стол передо мной рюмку. Мужчина с улыбкой на лице наполнил её шнапсом, ласково похлопал меня по плечу и проговорил: «Тринк, тринк». Я выпил, хотя никогда ранее не похмелялся. Закусил хрупким огурцом. Сначала я почувствовал дурман, потом опьянел, но головная боль исчезла, вернулось равновесие. Мне захотелось разбудить Виктора, и я зашёл к нему в комнату. Разбудить его было нелегко, но я это сделал. Он мне и рассказал, как я отключился, как меня тащили. Короче, Виктор сравнил меня тогда с полотенцем, ибо стоять на ногах я был не в состоянии. Привёз нас в дом брат официантки, приехавший за сестрой. Вот так я очутился в немецком доме.

Мы выпили ещё по рюмке и стали собираться. Брат Берты предложил подвезти нас, но Виктор возразил и по телефону вызвал машину. Я обратил внимание на то, что он не назвал адрес, и спросил его об этом.

– Не волнуйся, Вадим, всё будет в порядке, шофёр отлично знает это место. Мы здесь не первые и не последние. Советских офицеров, напившихся в стельку, всегда привозят сюда, дабы не попали в руки жандармерии. Поэтому этот ресторан всегда посещают советские офицеры.

Уходя, Виктор оставил двадцать пять марок в знак благодарности. Таким остался в памяти моей этот эпизод, и тогда ни я, ни Виктор не могли предугадать, увидимся ли мы повторно, и можно было только надеяться на удачу. Мы распрощались, и надолго.

С Олегом зашли мы в магазин. Я предложил на оставшиеся марки приобрести вещички, чтобы не сдавать их в банк, и, ко всему прочему, попрощаться с продавщицами. Я купил красивую кожаную портупею, несколько пар часов: это была штамповка, но часы очень красивые. Купил три костюма – синтетических, но изумительных цветов, отличного пошива. Я попрощался с Аллой. Она очень болезненно восприняла мои прощальные слова и даже прослезилась.