Поминальник усопших

Василий Иванович Белавин не пастырь мой. Не Патриарх мне. И, конечно же, не Владыка или Предстоятель. Нет у меня — меннонита — по мироосознанию моему ни тех ни других посредников между мною и С о з д а т е л е м. Беседую с Н и м напрямую. О таких уважаемый мною Великий Россиянин говорил близким моим: «человек со мною иной веры, но Господа–то нашего единого!». И многие годы — с1906–го до кончины её — был другом героини моей повести. Кумиром её супруга. И любовью незабвенной Анны Розы Чамберс (Гааз—Окунь), Бабушки, прожившей во истину Мафусаилов век. В годы, когда одно только упоминание о Нём грозило тюрьмою, они никогда не оставляли Его. Не забывали даже на час. По кончине Его чтили неизменно С в е т л у ю п а м я т ь В е л и к о г о С т а р ц а. Я же не уставал рассказывать, когда можно писать о том. В чём–то даже, не достойный, пытаясь подражать им. В Братском лагере (ОЗЕРЛАГ, Иркутская обл., 1948 г.) судьба счастливо — и не напрасно — свела меня с другом детских лет Патриарха — о. Афанасием (в миру, Дмитрием Ивановичем Алексинским; + 1952). Мы дружили. Вместе приняли исповедь ещё одного мученика — Рейнгардта Майера. Тоже меннонита. И с п о в е д ь в е к а! О том мой рассказ «Последний свидетель» (РОДИНА, М, 7/1990. С последовавшим за ним многолетним шлейфом откликов историков и журналистов СМИ планеты в 90–х гг.).

ЧАСТЬ 3. ОТКРОВЕНИЯ.

59. Истоки.

…В то время как дела в Германии шли своей чередою, наш Николай Николаевич, — весь в понятных тревогах и волнениях, — всё ждал и ждал невесть где запропастившуюся посланницу. Надо полагать, что за это время он вдосталь поиздёргался. А ведь ещё не знал ничего — старик, и не узнает никогда, о самом «коридоре». Что есть он, частью которого — на Запад, и обратно в Москву — довелось пройти «Доктору Фани»!

В самый канун Святого Крещения дождался!

…Узнал, что положено ему было. Ужаснулся, конечно: — «Ка–ак же вы та–ак?!». — «А та–а–к вот!… Ведь там, граф, детство моё, там моё девичество прошли… — И расслабившись наконец за время с отъезда… — Дядечка мой, — светлая ему память — Яан Розенфельд, на лыжики поставил меня прежде, чем на ножки встала!… Юрочка, кузен (старший сын его), — завзятый скаут, — с семи–восьми лет брал меня на сборы. А с десяти — даже в походы лыжные. Долгие и дальние, между прочим. И после — с младшей сестрой его, — она 77–го года (он на три года старше), — кузиною моей Лееною (а потом с моими младшими братиками), на настоящие «боевые» вылазки брал. С нею, и с Сашей — Александром, другом их закадычным — мы всю Эстляндию и всю Псковщину лыжнями по расчёркивали!… Александр и Юра в Петербурге учились. В 6–й классической гимназии, что у Чернышова моста… На Рождество друзья Юры (он в нашей компании старейшиной был — авторитетом!) в поместье их розенфельдовском, Мыйзмаа, и в Waldchene — в Лесках у Павлика (кузена тоже). И, не в далеке, в нашем — Редигеров и Шипперов — родном финском гнезде, на мызе Kiefernwald (Сосновый бор), в ночь на 10 августа 1916 года осиротевшем (родителей моих в Финляндии, под Турку, унесла холера; папа многие годы трудился там уездным врачём, и мама с малышами в праздники к нему приезжала). Родителей мамы не знаю. Помню только их лица на дагерротипах в столовой. Ещё помню, — тоже дагерротип, наверно, или уже фотографию, — деда моего Jacoba, Старшего брата Symera Шиппера — того, что похоронен в Нагасаки… Финско–голландская не очень состоятельная семья… Наши Редигеры все почти медики, все друг друга — сын отца — заступали земскими врачами или фельдшерами имений в Финляндии, Эстляндии и на Псковщине — в самих пушкинских местах. Были в Питере ещё Редигеры не нашей веточки. Но тоже дедовы. Эти — чиновники–россияне. Военные. Священнослужители…Но больше военные. Наши Шипперы, — голландские выходцы, — они с покон веков мореходы. Но бывали пустые времена, когда Ревель или Петербург не приглашали. Тогда все они, — Schiffskapitan,ы и судовые механики–инженеры, — нанимались на голландские суда. Кроме финнов в роду были голландцы– Шипперы…Роднились С ними даже…

Вот в этом «треугольнике» родовых имений мы всем скопом собирались на лыжах побегать! Места в губернии и вблизи неё не было, куда бы мы в каникулы не забредали…У Леэны с Александром даже что–то… вроде романа завязывалось… И если бы не сосед… Ну, то другая история…А в конце Рождества, за неделю перед началом занятий, нас с ней отпускали в Петербург. Или во Псков. С моей или её бонной, конечно. К родным… К нашим Редигерам. Или к Розенбергам, К тем, с которыми сперва у них, потом в Манчжурии и в Японии работала…Они жили в доме, где клиника была у них, по Кузнечному,7…Из Ревеля, на неделю, приезжал к ним племянник. Студент тамошнего университета Альфред. Фреди… Ну, и обе кузины — дочери дяди. Компашка собиралась… я Вам скажу — оторви и брось! «Государственная Дума» на ушах…