Советую тебе, Пистоль, успокоиться.
Милейший рыцарь, целую твой кулак. Иль мы не любовались с тобою вместе Большой Медведицей[90]?
Ради господа бога, спустите его с лестницы. Видеть я не могу этого окаянного ирода.
Спустить меня с лестницы? Знаем мы этих галлоуэйских кляч[91].
Бардольф, швырни его, как грош в орлянку! Если он переливает из пустого в порожнее, пусть ему самому будет пусто!
Ну, проваливай отсюда!
Ну и каша заварилась.
Мальчик, подай рапиру.
Джек, прошу тебя, не обнажай шпаги! Прошу тебя!
Проваливай отсюда!
Ну и заваруха! Уж лучше закрыть мне заведение, чем вечно терпеть такие страсти и
Прошу тебя, Джек, успокойся. Мерзавец ушел. Ах ты, мой храбрый негодный ублюдок!
Он не ранил вас в пах? Мне кажется, он коварно метил вам прямо в живот.
Ну что, ты выставил его за дверь?
Да, сэр. Негодяй был пьян. Вы его ранили, сэр, в плечо.
Негодяй! Как он смел задирать меня!
Ах ты, мой драгоценный плутишка! Ах ты, моя бедная обезьянка! Как ты вспотел. Постой, дай мне вытереть тебе лицо; подставь мне свою мордочку. Ах ты, мой жирный ублюдок! Ей-богу, я тебя без памяти люблю. Ты храбр, как Гектор Троянский, один стоишь пяти Агамемнонов и в десять раз лучше всех девяти героев[93]. Ах, негодник!
Проклятая гадина! Уж задам я жару этой скотине!
Сделай это, потешь свою душу! А уж я за это погрею тебя под одеялом.
Музыканты пришли, сэр.
Пусть играют. — Играйте, господа. — Сядь ко мне на колени, Долль. Этакий мерзкий буян! Удрал от меня, как ртуть, мерзавец!
Да-да. А ты обрушился на него, как церковная башня. Ах ты, мой миленький молочный поросеночек с Варфоломеевской ярмарки! Когда ты наконец перестанешь драться днем и фехтовать ночью, когда начнешь чинить свое старое тело для отправки на тот свет?
Замолчи, милая Долль. Брось вещать на манер мертвой головы[94], не напоминай мне о конце.
Скажи мне, что за человек молодой принц?
Добрый малый, хотя и вздорный. Из него вышел бы недурной эконом, он неплохо бы резал хлеб.
Говорят, что Пойнс очень умен.
Он-то умен? На виселицу бы этого павиана! Ум у него тяжелый, как густая тьюксберийская горчица, а остроумия в нем не больше, чем в молотке.
Почему же принц так его любит?
Потому, что он такой же тонконогий, здорово играет в шары, ест морских угрей с укропом[95], глотает с вином огарки, играет в чехарду с мальчишками, перепрыгивает через скамейки, изящно сквернословит; потому, что сапоги сидят на нем гладко, как на вывеске, и потому, что он не вызовет ссоры, передавая сплетни. У него еще много других дурацких талантов, доказывающих слабость ума и гибкость тела, и за все это принц держит его при себе. Он сам точь-в-точь такой же. Если их поставить на чашки весов, достаточно будет и волоска, чтобы один перевесил другого.
Не отрубить ли уши этой колесной ступице?
Отколотим его на глазах у его шлюхи.
Смотри, этот истасканный старикашка заставляет чесать себе затылок, как попугай.
Разве не чудно, что желание на столько лет переживает силу?
Поцелуй меня, Долль.
Сатурн нынче в соединении с Венерой. Что говорит на этот счет календарь[96]?
Посмотрите, как этот огненный Тригон, его слуга, шепчется со старой счетной книгой своего хозяина[97], с его памятной книжкой, с его справочником.
Ты только притворно ласкаешь меня.
Ей-богу, я целую тебя от всей души.
Стар я стал, стар...
Ты мне милей всех этих паршивых юнцов.