Полное собрание сочинений. Том 6.

<Здсь въ первый разъ я видлъ все лицо Марьяны, и не жаллъ, потому что не разочаровался; она еще лучше, чмъ я воображалъ ее. Строгій кавказской профиль, умное и прелестное выраженіе рта и такая чудная спокойная грація во всемъ очерк. Она одна ихъ тхъ женщинъ, которыхъ я называю царицами. Что то повелительно прекрасное. Прекрасное въ спокойствіи. Каждое движеніе лица возбуждаетъ радость. Женщины эти возбуждаютъ радостное удивленіе и покорность, внушаютъ уваженіе. Мн было неловко, я чувствовалъ, что внушаю любопытство и страхъ двкамъ тоже, но Д[ампіони] какъ будто не замчалъ этаго; онъ говорилъ объ томъ, какъ онъ задастъ балъ теперь, какъ М[арьяна] должна балъ задать и т. д.> Я побылъ немного и ушелъ. — Съ тхъ поръ однако, долженъ признаться, я смотрю на Марьяну иными глазами. Представь себ: каждый день я сижу утромъ у себя на крылечк и вижу передъ собой эту женщину. Она высока ростомъ, необыкновенно хороша, такъ хороша, какъ только бываютъ хороши гребенскiя женщины. Она работаетъ на двор. Она лпить кизяки на заборъ и я слжу за всми ея движеньями. На ней обыкновенно платокъ на голов и ше и одна розовая ситцевая рубаха, обтянутая сзади и собранная спереди, съ широкими рукавами и азiатской ожерелкой и разрзомъ по середин груди. Босыя маленькiя ножки ея съ горбомъ на ступени становятся сильно, твердо, не перемняя формы. Мощныя плечи ея и твердая грудь содрагаются при каждомъ движеньи, выгнутый станъ сгибается свободно. Шея у нея нжная, прелестная. Она чувствуетъ на себ мой взглядъ, и это смущаетъ ее, я чувствую; и я смотрю на нее, не отрываясь, и радуюсь. — Никакихъ отношенiй между мною и ею быть не можетъ; ни такихъ, какъ Д[ампiони] съ Устинькой, ни такихъ, какъ Кирка съ нею, я не влюблюсь въ нее; но неужели мн запрещено любоваться на красоту женщины, какъ я любуюсь на красоту горъ и неба? — По всему, что я говорилъ съ ней, она не глупа, знаетъ свою красоту, гордится ей и любитъ нравиться, мое вниманiе доставляетъ ей удовольствiе. Съ тхъ поръ какъ я далъ деньги Кирк, я замчаю, что хозяинъ сталъ со мной любезне и приглашаетъ къ себ и приглашалъ идти съ нимъ въ сады на работы. Я былъ у нихъ разъ, старуха, такая злая, какъ мн казалось, — добрая баба и любитъ свою дочь безъ памяти. Хорунжiй самъ — политикъ, корыстолюбецъ, но гордящiйся казачествомъ, изъ чего выходить странное смшенiе. Однако по правд сказать, я былъ разъ [?] у хозяевъ, Хорунжаго не было, старуха угащивала меня каймакомъ. Марьяна сидла подл, грызя смя. Мать велла ей сидть тутъ, чтобъ меня занимать, и при ней говорила про то, что ее замужъ отдаетъ и жалетъ, мальчишка дико смотрлъ на меня. Потомъ мать ушла; я спросилъ М[арьяну], хочетъ ли она замужъ. Она покраснла и посмотрла на меня своими заблествшими глазами. Я позавидовалъ Кирк. Я хочу не ходить къ Хорунжему. Она слишкомъ хороша, она... Ничего, ничего, молчанiе! 

* № 5. КАЗАКИ

Глава I.

Въ Гребенской станиц былъ праздникъ. Кром казаковъ, бывшихъ въ поход, или на кордонахъ весь народъ проводиль день на улиц. —

Собравшись кучками, сдые, бородатые, съ загорлыми и строгими лицами старики, опираясь на посошки, стояли и сидли около станичного правленiя, или на завалинахъ хатъ, грясь на весеннемъ солнышк и спокойно-мрными голосами бесдовали о старин, объ общественныхъ длахъ, объ урожаяхъ и о молодыхъ ребятахъ. Проходя мимо стариковъ, бабы пріостанавливались и низко кланялись, молодые казаки почтительно уменьшали шагъ и снимали попахи. Старики замолкали, строго насупивъ брови, — осматривали проходящихъ и, медленно наклоняя голову, тоже вс приподнимали шапки. —

Старыя казачки сидли по крылечкамъ хатъ, или выглядывая въ окошечки, молодыя бабы и двки въ яркоцветныхъ атласныхъ бешметахъ съ золотыми и серебряными монистами и въ блыхъ платкахъ, обвязывавшихъ все лицо до самыхъ глазъ, расположившись въ тни отъ косыхъ лучей солнца на земл передъ хатами, на бревнахъ у заборовъ, грызя смя, громко смялись и болтали. Нкоторыя держали на рукахъ грудныхъ дтей и, разстегивая бешметъ, кормили ихъ, или заставляли ползать вокругъ себя по пыльной дорог.

Мальчишки и двчонки на площади и у станичныхъ воротъ съ пискомъ и крикомъ играли въ мячъ; другіе, подражая большимъ, водили хороводы и тоненькими несмлыми голосами пищали псни.

Льготные, писаря и вернувшіеся домой строевые казаки, молодые парни въ нарядныхъ черкескахъ, обшитыхъ галунами, сцпившись рука съ рукой, ходили по улицамъ, останавливаясь то подл однаго, то подл другаго кружка казачекъ, молодецки подкидывая головой попаху, оправляя кинжалъ и заигрывая.