Кирка мн человкъ знакомый, во первыхъ, по Ерошк, которому онъ племянникъ, во вторыхъ, по моему хозяину, дочь котораго онъ сватаетъ. Онъ мн чрезвычайно нравится. Дйствительно, Кирка — одинъ изъ самыхъ красивыхъ людей, которыхъ я когда-либо видывалъ. Онъ великъ ростомъ; прекрасно сложенъ, съ правильными строгими чертами лица и общимъ выраженіемъ повелительного спокойствія и гордости. Брови у него почти срослись и составляютъ одну черту. Это даетъ ему взглядъ рзкой и холодный, почти жестокой, но все выраженіе такъ въ характер всего его лица, что по моему еще прибавляетъ его красоту. У него поразительно маленькая и узкая голова. Съ перваго раза, какъ я увидалъ его, онъ мн чрезвычайно понравился и я старался сойтись съ нимъ, ходилъ съ нимъ на охоту, угащивалъ его; но до сихъ поръ онъ оставался со мной холоденъ и даже надмненъ, что разумется заставляетъ меня еще больше желать сойтись съ нимъ. Долженъ теб признаться, что кром того, что этотъ казакъ просто Богъ знаетъ отчего мн нравился, какъ нравится женщина — особенно плнилъ онъ меня своимъ голосомъ, чистымъ звучнымъ, чуть-чуть погрубе женскаго контральта, кром того я имю на него виды. — Смйся надо мной или нтъ, мн все равно. Я уже пережилъ тотъ возрастъ, когда всякое свое желаніе примриваешь на общій уровень. Захочешь чего-нибудь и спрашиваешь: длаютъ ли это люди, длали ли прежде меня? нтъ, то и мн нечего пробовать. Я врю себ теперь и знаю, не спрашиваясь у обычая, что хорошо, что дурно. Любить хорошо, длать добро другому хорошо, и всякому такому чувству я отдаюсь смло, къ какой [бы] нелпости въ пошломъ смысл оно не привело меня. — Все это я говорю къ тому, чтобы сказать теб, что я влюбленъ въ этаго казака и ршился обратить его въ христіанскую вру. Въ немъ все хорошо, все свжо, здорово, неиспорчено, и невольно, глядя на эту первобытную богатую натуру, думается: чт`o, ежели бы съ этой силой человкъ этотъ зналъ, что хорошо, что дурно. Говоря съ Киркой, я былъ пораженъ этимъ отсутствіемъ всякаго внутренняго мрила хорошаго и дурнаго. Одинъ разъ мы съ нимъ разговорились. Я старался растолковать ему простую истину, что трудиться для другого хорошо и лучше этаго ничего сдлать нельзя, а трудиться для себя — напрасно. Онъ слушалъ меня больше, чмъ внимательно; онъ былъ озадаченъ; но потомъ я видлъ, что онъ испугался своего впечатлнія и подозрительне сталъ смотрть на меня. Я очень радъ былъ его встртить здсь. Онъ вязалъ уздечку, сидя на порог кордона, и плъ одну изъ старыхъ казачьихъ псенъ.
* № 4.
14. Глава 4-я.
2-е письмо Ржавскаго къ своему пріятелю.
Да, вотъ уже три мсяца прошло съ тхъ поръ, какъ я поселился здсь, и съ каждымъ днемъ я больше и больше доволенъ моей жизнью. Прежде я любилъ только общее впечатлніе, которое произвели на меня здшніе люди и природа, теперь у меня есть уже здсь друзья, живые интересы. Жизнь моя вншне идетъ также однообразно, какъ и прежде. Я читаю, пишу, много думаю, охочусь, бесдую съ Ерошкой и съ хозяиномъ. Каждое утро я отправляюсь купаться; потомъ шляюсь съ ружьемъ, потомъ изрдка вижусь съ товарищами, потомъ вечеръ, когда жаръ свалитъ, хожу безъ цли и передумываю всякой вздоръ, который мн вовсе не кажется вздоромъ, и когда смеркнется, у себя сижу на крылечк или у ховяевъ, съ которыми я теперь сблизился. Мн интересно слдить тамъ за романомъ, который происходитъ между Киркой и хозяйской дочерью. Кирку моего я мало видлъ все это время. Онъ отличился съ мсяцъ тому назадъ, убилъ Чеченца и съ тхъ поръ, какъ кажется, и загулялъ. У него ужъ есть лошадь и новая черкеска. Онъ иногда пріезжаетъ въ станицу и держитъ себя аристократомъ, гуляетъ съ товарищами, и съ Хорунжимъ, моимъ хозяиномъ и своимъ будущимъ зятемъ, держитъ себя гораздо самостоятельне. Странное дло, убійство человка вдругъ дало ему эту самонадянность, какъ какой-нибудь прекрасный поступокъ. А еще говорятъ: человкъ разумное и доброе существо. Да и не въ одномъ этомъ быту это такъ; разв у насъ не то же самое? Война, казни. — Напротивъ, здсь это еще меньше уродливо, потому что проще. — Я здилъ на кордонъ смотрть тло убитаго Чеченца, въ то время, какъ родные изъ горъ прізжали выкупать его. Голое, желтое, мускулистое тло лежало навзничь въ шалаш, въ голов была засохшая почернвшая рана, бородка подбритая была выкрашена краснымъ, пальцы загнулись, ногти тоже были выкрашены краснымъ. Чеченецъ, который пріхалъ выкупать его, былъ очень похожъ на него. Трудно теб описать ту молчаливую строгую ненависть, которую выражало его худое лицо. Онъ ни слова не говорилъ и не смотрлъ ни на кого изъ казаковъ, какъ будто насъ не было. На тло онъ тоже не смотрлъ. Онъ приказалъ пріхавшему съ нимъ Татарину взять тло и гордо и повелительно смотрлъ за нимъ, когда онъ несъ его въ каюкъ съ казаками. Потомъ, не сказавъ ничего, онъ слъ въ каюкъ и переплылъ на ту сторону.