Полное собрание сочинений. Том 6.

— «Ну, братъ, не попадайся теперь ему», сказалъ Кирк урядникъ. Кирка весело, самодовольно улыбался. — И чему радуется? думалъ я; а радуется искренно, всмъ существомъ своимъ радуется. Невольно мн представлялась мать, жена убитаго, которая теперь гд-нибудь въ аул плачетъ и бьетъ себя по лицу. Глупая штука жизнь везд и везд.

— Я теб писалъ, что сблизился съ хозяиномъ. Вотъ какъ это случилось. Я сидлъ дома; ко мн зашелъ нашъ поручикъ Дампіони. Онъ, кажется, малый довольно хорошій, немного образованный, или ежели не образованный, то любящій образованіе и на этомъ основаніи выходящій из общаго уровня офицеровъ. Но это то именно не понравилось мн въ немъ. Онъ видимо желаетъ сблизиться со мной, выдавая свою братью офицеровъ, какъ будто предполагая, что, молъ, и я не чета всмъ другимъ, мы съ вами можемъ понимать другъ друга и быть вмст, и они пускай будутъ вмст. Знаешь это мелкое тщеславіе, забравшееся туда, куда ему вовсе не слдуетъ. Кром того, онъ старожилъ кавказской и рутинеръ. Онъ живетъ, какъ вс живутъ офицеры по обычаю въ крпости; играютъ въ карты, пьютъ, въ станиц волочутся за казачками и волочутся извстнымъ классическимъ образомъ и всегда почти успшно. Казачьи станицы съ незапамятныхъ временъ считаются Капуями для нашего брата. А я, ты знаешь, имю природное отвращеніе ко всмъ битымъ дорожкамъ, я хочу жить хоть трудно, мучительно, безполезно, но неожиданно, своеобразно, чтобъ отношенія моей жизни вытекли сами собой изъ моего характера. Напримръ, здсь въ станиц всякой офицеръ сближается съ хозяевами, покупаетъ имъ пряниковъ, длаетъ сиднки двкамъ, выходитъ къ нимъ въ хороводы, иметъ изъ молодыхъ услужливаго казака, который исполняетъ его порученія, и потихоньку, по казенной мрк донъжуанничаетъ. У меня же есть чутье на эти избитыя колеи, которыя бываютъ рядомъ со всякаго рода жизнью, я бгу ихъ съ отвращеніемъ. И теперь, напримръ, я очень доволенъ тмъ, что не попалъ въ эту колею: я открылъ необитаемого Ерошку, я открылъ Кирку, я открылъ Марьяну съ своей точки зрнія. Я открылъ здшнюю природу, здшній лсъ, удовольствіе тратить свои силы. Дампіони стоитъ у Терешкиныхъ; у его хозяевъ дочь Устинька, за которой онъ волочится и, кажется, успшно. Онъ нсколько разъ спрашивалъ меня о моихъ отношеніяхъ съ Марьяной и, лукаво подмигивая, никакъ не хочетъ врить, что у меня нтъ никакихъ отношеній. Онъ ходитъ въ хороводы, знакомъ со всми двками, ходитъ съ ними гулять, угощаетъ ихъ; но все это происходитъ какъ исключенье, казаковъ уже тутъ нтъ, это дебошъ вн казачьей жизни, въ который онъ втягиваетъ ихъ. Но несмотря на то онъ милый малый, красивый собой, маленькой, кругленькой, румянинькой, веселинькой, съ бойкими черными глазками, безъ всякой задней мысли, съ однимъ искреннимъ желаніемъ веселиться. Разъ онъ зашелъ ко мн и предложилъ идти вмст на пирогъ, который затяла Устинька. Никого стариковъ не должно было быть на этомъ бал, одни двки и молодые казаки. Марьяна тоже должна была быть тамъ. Онъ говорилъ тоже, что он считаютъ меня дикаремъ и непремнно требуютъ, чтобъ я былъ. Вечеромъ, уже смеркалось, я отправился къ нему. Мн странно и дико было думать, куда я иду. Что такое будетъ? Какъ вести себя? Что говорить? Что они будутъ говорить? Какія отношенія между нами и этими дикими казачьими двками? Дампіони же мн разсказывалъ такія странныя отношенія, и безнравственныя и строгія. Дампіони стоитъ такъ, какъ я, на одномъ двор, но в разныхъ хатахъ съ хозяевами. Хаты здсь вс на одинъ покрой. Он стоятъ на 2-хъ аршинныхъ столбахъ отъ земли и составляются изъ двухъ комнатъ. Въ первой, въ которую входишь по лсенк, обыкновенно къ лицевой сторон лежатъ постели, пуховики, ковры, подушки, одялы, сложенные другъ на друг и красиво изящно прибранные по татарски, виситъ оружіе, тазы. Это холодная хата, во второй комнат большая печь, лавки и столъ, и также прибрано и чисто, какъ и въ первой. Онъ былъ одинъ дома, когда я пришелъ къ нему. — Въ хозяйской хат происходило волненіе, двки выбгали оттуда, заглядывали къ намъ, смялись, Устинька съ засученными рукавами приносила разныя провизіи для пирога. Дампіони пошелъ туда спросить, готово ли. Въ хат поднялась бготня, хохотъ и его выгнали. Черезъ полчаса Устинька сама пришла за нами. На накрытомъ стол стоялъ графинъ съ виномъ, сушеная рыба и пирогъ. Двки стояли въ углу за печкой, смялись, толкались и фыркали. Дампіони уметъ обращ[аться], я же дуракъ дуракомъ длалъ за нимъ все, что онъ длалъ. Онъ поздравилъ Устиньку съ именинами и выпилъ чихирю, пригласилъ двокъ выпить тоже. Устинька сказала, что двки не пьютъ. Д[ампіони] веллъ деньщику принести меду, — двки пьютъ только съ медомъ. Потомъ Кампіони вытащилъ двокъ изъ-за угла и посадилъ ихъ за столъ.

— «Какже ты своего постояльца не знаешь?» сказалъ онъ Марьян.

— «Какже ихъ знать, коли никогда не ходятъ къ намъ?» сказала М[арьяна].

— «Да я боюсь твоей матери», сказалъ я. Марьяна захохотала.

— «И это ничего», сказала она: «она такъ на первый разъ бранилась; а ты и испугался?»