Полное собрание сочинений. Том 6.

Казаки, постоявъ немного, похали по домамъ поставить коней, снять ружья, и тотчасъ общались вернуться играть съ двками всю ночь до ранняго утра.

Прiхавшiе казаки были сосди. Они, свернувъ въ боковую улицу, вмст подъхали къ двумъ хатамъ, которыя стояли рядомъ, и слзли съ коней. —

— «Приходи скорй, Кирка! Дорвались, братъ!» крикнулъ своимъ заливистымъ басомъ старшiй, осторожно проводя своего коня сквозь плетеные ворота. «Здорово, Улита!» обратился онъ къ невстк, которая сбгала по сходцамъ чтобы принять коня. «Поставь къ сну, мамочка, да не разсдлывай мотри, — опять поду», прибавилъ онъ, приподнимая папаху въ отвтъ на низкiй поклонъ жены брата. —

— «Что мой-то здоровъ ли, батяка?» спросила она. —

— «Чего ему длается, Фомушкины боченокъ привезли, онъ и такъ пьянъ надуется, въ станицу нече здить», отвчалъ батяка Епишка, поднимаясь по сходцамъ.

— «Да чихирю, баба, принесь», крикнулъ онъ. Живо!»

Батяка Епишка былъ второй братъ одной изъ самыхъ старыхъ по роду и зажиточныхъ казачьихъ семей Гребенскаго полка. — Ддъ его Илясъ Широкой еще во времена совершенно вольнаго казачества долго служилъ по выбору атаманомъ, бился съ горцами, имлъ много ранъ, былъ жалованъ Царицей и имлъ холопей, отецъ его, ддука Иванка, нсколько разъ былъ избираемъ обществомъ въ станичныя и полковыя должности, но всегда отказывался за одиночествомъ и всю жизнь служилъ простымъ казакомъ, занимаясь хозяйствомъ и охотой. Несмотря на то, старикъ, котораго еще теперь многіе помнили, пользовался высокимъ уваженіемъ всего народонаселенія за свою строгость нрава, хлбосольство и мудрость совтовъ. Когда онъ умеръ, старшій сынъ Давыдъ былъ уже женатымъ хозяйственнымъ казакомъ и принялъ въ руки хозяйство; меньшой и любимый сынъ Епишка былъ еще холостымъ, развеселымъ и отчаяннымъ парнемъ и, не вступаясь въ наслдство, тотчасъ по смерти отца предался вполн удалой казачей жизни съ пьянствомъ, побочничествомъ, воровствомъ и грабежами. — Старшій братъ Давыдъ былъ человкъ степенный и темный, какъ говорили про него въ станиц. Онъ крпко держалъ вру, велъ хорошо хозяйство, любилъ выпить, дтей и бабу училъ какъ слдуетъ, службу несъ исправно, но ни на служб, ни въ домашнемъ быту не пошелъ по отцу и дду, онъ не имлъ всу, былъ рохля, такъ ничего; его забывали и ни въ какую должность бы не выбрали, ежели бы еще были времена выборовъ. Епишка напротивъ былъ любимецъ всей станицы и даже по всему полку его давно знали. — Хоть старики и покачивали головами, глядя на его бравшихся, Богъ знаетъ откуда, кабардинскихъ коней и серебряныя шашки, на его ястребовъ и собакъ и князей кунаковъ, которые изъ кумыковъ и изъ Чечни прізжали къ нему въ гости, хоть и говорили, что онъ вры не держитъ и конину стъ у Татаръ и съ Русскими обмирщился, хоть и сбивалъ онъ по всему полку съ пути бабъ и двокъ, но старики радовались, глядя на него, гордились имъ, слушая станичные толки про его лихія дла за ркой и въ степи и въ горахъ, куда онъ пробирался. Бабы и двки любили его зa подарки, за мастерство пть и за то, что онъ любилъ ихъ. Кром того общій голосъ про него по околотку говорилъ, что онъ хотя и чортъ сорви-голова, а ужъ такъ простъ, что дитя малое не обидитъ, послднюю рубаху отдастъ.

Товарищъ и сосдъ Епишки, молодой казаченокъ Кирка былъ человкъ бдный и сирота. Онъ еще ребенкомъ 5 лтъ остался у матери посл смерти отца. Старуха въ бдности взростила его и собрала въ казаки. Она любила его, какъ любятъ дтище, на которое положена вся жизнь матери. Она не могла нарадоваться на своего Кирушку, и вс сосди и станичники знали малаго за парня почтительнаго, смирнаго и умнаго. Объ одномъ горевала мать, что связался съ сосдомъ ея Кирушка, какъ бы дурному не научилъ его нехристь то этотъ. — А теперь бы только женить мн его, такъ и умереть можно спокойно, — думала она.

Кирка, поставивъ лошадь, полъ рыбки сушеной и лепешки, которыя ему принесла мать, и, захвативъ въ рукавъ черкески горсть смечекъ, побжалъ къ сосду. —

— «Пей!» закричалъ ему Епишка, подавая налитую чапурку вина. Казаченокъ перекрестился, выпилъ, Епишка допилъ остальное, отеръ рукавомъ бороду и оба пошли на площадь.

— «Слыхалъ, что Черный про коней сказалъ?» спросилъ Епишка, когда они вышли. —

— Про Ногайскихъ то? возразилъ Кирка. —

— «А то про какихъ же? Что, баитъ, много ли табуновъ угналъ? Вдь это про вчерашнихъ. Все знаетъ, чортъ! Пойти чихиремъ поклониться ему надо».

Кирка недоврчиво посмотрлъ на своего товарища. «Гд жъ ему видать ихъ?» сказалъ онъ. «Мы ихъ ночью прогнали, а въ камышахъ то кто ихъ найдетъ». —

— «Дуракъ, дуракъ!» недовольно возразилъ Епишка. «Вдь онъ кто? колдунъ! А кто заплуталъ то насъ въ степи? разв даромъ».

Кирка ничего не отвтилъ, но по умному лицу его видно было, что онъ плохо врилъ въ знаніе колдуна. — Рчь шла о ногайскомъ табун, который казаки вчерашнею ночью украли въ степи и, съ тмъ, чтобы нынче ночью перегнать дальше за Терекъ, спрятали въ камышахъ подъ станицей.