Предметъ этотъ была молодая женщина, которая съ лопатой въ рукахъ собирала навозъ и лпила его на плетень. Казачка, занимавшаяся такимъ непоэтическимъ занятіемъ, была огромнаго для женщины, большаго мужскаго роста и необыкновенно хороша — хороша, какъ только бываютъ хороши гребенскія женщины, или т чудные образы, которые въ первый разъ, во время непонятной для него сладострастной тревоги рисуетъ отроку его 15-ти лтнее воображеніе. — Красная шелковая
— «Здорово ночевали, нянюка?»
— «Здорово ночевали», отвчала звучнымъ, немного пискливымъ голосомъ высокая женщина старой казачк, которая съ кувшиномъ въ рук вошла на дворъ.
«Батяка Кирка вечеромъ съ поста прибгалъ; баитъ,
— «Пойду у Водриковыхъ насоса возьму, а то бочка вся; новую начинаемъ. Позавчера нашъ ливеръ взяли, да такъ и сгасло. Теперь ходи по людямъ».
— «Сходи, Марьянушка, а то и теб чай убираться пора —
Первая страница рукописи первого варианта к I части «Казаков».
Нянюка Марьянка, какъ звали ее казаки, вошла въ избушку, надла сверхъ сорочки блый платокъ, закутала имъ голову и лицо, такъ что одни только блестящiе черные глаза были видны, и вышла на улицу. — Показаться на улиц съ открытымъ лицомъ и волосами считается у старовровъ-казаковъ верхомъ неприличiя. —
— «Плохо ваше дло», сказалъ офицеръ, подмигивая на Марьяну: «слышали? мужъ прiехалъ».
— «Что?»
— «Я говорю, что у Марьянки теперь ушки на макушк, какъ она узнала, что мужъ изъ похода идетъ: она теперь Александръ Львовича и знать не хочетъ».
«Ну, разница не большая будетъ: она и при муж и безъ мужа знать меня не хочетъ».
— «Разсказывайте!»
— «Я вамъ говорю. Я нахожу, что одинаково глупо въ такихъ вещахъ и скрывать и хвастаться. И, вотъ вамъ честное слово, что несмотря на то, что я не знаю, что готовъ для нея сдлать, я столько же усплъ, сколько вы, сколько Щирхашидзе, сколько всякiй». —
— «Не можетъ быть!!! Да вы врно не умете взяться»...
«Ужъ не знаю, какъ по вашему надо взяться, только я давалъ деньги, — не берутъ, длалъ подарки, шлялся по вечеринкамъ, стою у нихъ два мсяца, и все ничего».—«Смшно сказать», продолжалъ Александръ Львовичь, говоря больше для того, чтобы высказать свою мысль, чмъ для того, чтобы передать ее своему собесднику: «я просто влюбленъ — влюбленъ въ этаго великана такъ, какъ никогда въ жизни».
— «Вотъ такъ штука!»
«Ну посмотрите, что это за женщина!! продолжалъ Александръ Львовичь, глядя на Марьяну, которая въ это время той особенной молодецкой мужской походкой, которой ходятъ гребенскiя женщины, входила на дворъ съ насосомъ въ рукахъ.
— «Марьяна!» сказалъ онъ ей: «подойди-ка сюда».
Марьяна потупилась и не отвечала.
— «Что ты это, ужъ и говорить не хочешь со мной?»
— «Чего я пойду», отвчала она. «Каку болячку тамъ длать?»
— «Правда, что твой хозяинъ прiдетъ нынче?»
— «А теб какое дло?»
— «Я радъ, что теб не скучно будетъ».
— «Легко-ли».
— «Вы, нечистые духи, разстрли васъ въ сердце животы!»... закричала она на мальчишекъ, своихъ племянниковъ, которые разбжались прямо на нее и чуть не сбили съ ногъ. — «Пошли на улицу играть, шалавы».
Глава 2-я. Губковъ
Странное существуетъ въ Россiи мннiе о дйствiи, производимомъ жизнью на Кавказ на состоянiе, характеръ, нравственность, страсти и счастье людей. Промотавшiйся юноша, несчастный игрокъ, отчаянный любовникъ, неудавшiйся умникъ, изобличившiйся трусъ или мошенникъ, оскорбленный честолюбецъ, горькiй бездомникъ, бобыль: вс дутъ на Кавказъ, и ежели ужъ имъ не совтуютъ, то по крайней мр никто не находитъ страннымъ, что такiе люди дутъ на Кавказъ.
По принятому мннiю это очень естественно. Я же до сихъ поръ, — сколько ни напрягалъ свои умственныя способности — не могъ еще объяснить себ, почему они дутъ именно на Кавказъ, а не въ Вологодскую или Могилевскую, или Нижегородскую губернiю?