Полное собрание сочинений. Том 6.

Значить, какъ ни пошло все, что скажетъ въ гостиной Н. Г., а есть такая глупая барышня, для которой его пошлыя слова будутъ въ род откровенiя. А нужно, чтобы и до этой несчастной какимъ бы нибудь путемъ дошло солнце. Ежели бы онъ не могъ сделать пользы, ему бы не было прiятно и онъ не сталъ бы здить.

Не знаю, какъ это вы, люди такъ называемые свтскiе, умете всего взять съ умеренностью, даже правды какого-нибудь закона — маленькую частичку. Вдь вы, либералы, согласны, что можно быть полезнымъ, не служа въ иностранной колегіи, въ торговл, въ хозяйств, въ литератур. Да разв кром этихъ, вамъ знакомыхъ клточекъ, на которыя вы раздлили дятельности людей, нтъ такихъ клточекъ, которымъ не найдены названія? По чемъ вы судите, что человкъ полезенъ или нтъ? По роду знакомой вамъ дятельности. Да вдь не одинъ родъ доказываетъ пользу, а самая дятельность. Вдь вотъ ты либералъ, а твой либерализмъ есть самое ужасное консерваторство, оттого, что ты не идешь до послднихъ выводовъ закона. Или всякой полезенъ по мр пользы, которую онъ приноситъ, но такъ какъ пользу опредлить нельзя, то никого нельзя назвать полезнымъ, или всхъ; или всякой полезенъ по мр своей удовлетворенности, счастія, вслдствіе другаго закона, что удовлетворенъ и счастливъ можетъ быть только тотъ, кто полезенъ. — Либерализмъ есть только логика. — Повторяю опять, я полезенъ и правъ, потому что я счастливъ: и не могу ошибаться, потому что счастье есть высшая очевидность. Кто счастливъ, тотъ знаетъ это врне, чмъ 2 X 2 = 4.

А въ чемъ будетъ состоять моя польза, я объ этомъ рдко думаю, но когда подумаю, то придумать могу столько же отъ себя пользы, сколько и всякой оберъ-секретарь Сената.

Знаю только то, что силы и потребности дятельности я чувствую въ себ теперь больше, чмъ прежде. Ты скажешь: какая можетъ быть дятельность въ дикой староврческой станиц съ кабанами, олнями и Ерошкой? Тмъ-то удивительна жизнь, что курица не можетъ жить въ вод, а рыба въ воздух, что Н. Г. не можетъ жить безъ тротуара, оперы, а я безъ запаха дыма и навоза.

Ежели бы я не жилъ прежде среди васъ, я бы, можетъ, поврилъ, что тамъ моя дятельность. А главное, поврилъ бы я, ежели бы я съ молоду былъ лниве, былъ бы не такъ свободенъ, какъ я былъ. Ежели бы всми силами души не искалъ счастья, т.-е. дятельности. Многаго я испыталъ и ужъ теперь еще испытывать не буду, — у меня еще теперь заживаютъ раны, оставшіяся отъ этихъ испытаній. Я ли былъ виноватъ, или наше общество, но везд мн были закрыты пути къ дятельности, которая бы могла составить мое счастіе, и открывались только т, которые для меня были ненавистны и невозможны. Послдній и самый скверный мой опытъ была военная служба.

Сейчасъ остановило мое письмо ядро, которое съ свистомъ пролетло надъ лагеремъ, — какъ мн показалось и какъ всмъ это всегда кажется ночью, надъ самой моей головой. Послышалась за палаткой возня, товарищъ мой проснулся; мы затушили свчку и вышли. Ночь чудесная, ясная, звздная, кругомъ красные костры освщаютъ палатки. Костры велно тушить. Я обошелъ свою роту. Еще ядро или, должно быть, наша пустая граната просвистла птичкой надъ лагеремъ и гд-то попала въ костеръ. И теперь я вернулся, сижу, дописываю и, можетъ быть, опять пролетитъ и попадетъ сюда, и мн жутко. Никогда такъ мн не бывало страшно смерти, какъ теперь. Боюсь, не хочу смерти теперь. Но все, что я писалъ теб, я перечелъ, и все это — правда.

Я походилъ по лагерю и подошелъ къ нашимъ пушкамъ. Артиллеристы выпалили два раза куда-то наобумъ, къ батаре собрались разные зрители. Я узналъ казака изъ Новомлинской; онъ мн сказалъ, что ихній Терешка вчера здилъ въ станицу и что Марьянка мн поклонъ прислала. — Ежели можно бы было словами разсказать все то, что возбудили во мн эти слова: поклонъ прислала, и полуулыбка казака; — ты бы поврилъ мн и только бы завидовалъ. Ахъ, любезный другъ, дай Богъ теб испытать то, что я испытываю. Лучше не надобно. Черезъ дв недли я буду дома!»

Глава 3-я.