Полное собрание сочинений. Том 6.

Черезъ недлю онъ дйствительно былъ дома и былъ счастливъ, но совсмъ не тмъ счастьемъ, котораго онъ желалъ и которое онъ готовилъ для себя. Ему было хорошо, но многаго, какъ ему казалось, главнаго еще не доставало для его счастья. Жизнь его еще не устроилась. Это еще все такъ, пока, а начнется во-первыхъ, когда я выйду въ отставку и избавлюсь отъ этихъ нелпыхъ отношеній съ начальниками и товарищами. Больше всего его мучали товарищи, поздравлявшіе его съ успхомъ и шутившіе о предмет, казавшемся ему столь важнымъ. — Во-вторыхъ, онъ, чего бы ему ни стоило, намревался разъ навсегда избавиться отъ Михайла Алексевича. Потомъ ожиданіе возвращенія Кирки (о которомъ Марьянка, ему казалось, грустила, хотя никогда не говорила) длало его положеніе еще неопредленнымъ. Дружба съ дядей Ерошкой, чихирь, праздность, все это должно было перемниться, устроиться, и тогда должна была начаться новая жизнь; теперь же, какъ ни хорошо было его положеніе, оно ему казалось безобразнымъ, особенно, когда онъ живо представлялъ сужденія о себ казаковъ и товарищей. Онъ какъ будто не признавалъ теперешнюю жизнь за настоящую жизнь, а жизнь, не спрашиваясь его, шла и приносила ему съ собой свои награды и наказанія. — Но прошло три года, новаго все еще ничего не началось, а старая, казавшаяся безобразной, непризнанная жизнь уже успла овладть имъ всей силой и прелестью привычки, успла уже разрушить вс мечты о измненіи ея.

Михаилъ Алексевичь уже боле не возмущалъ всего существа Олнина, какъ прежде; напротивъ, онъ забавлялся его посщеніями и напускалъ на него дядю Ерошку. Дядя Ерошка былъ неразлученъ съ офицеромъ и съ каждымъ днемъ все становился интересне и поэтичне. Полведра чихиря посл охоты сдлались привычкой для Олнина. Сужденья казаковъ и товарищей перестали мучать его. Марьяна при постороннихъ сиживала въ хат съ нимъ и принимала гостей. О Кирк не было слуху и Олнинъ забылъ почти. Служба и два мсяца зимняго похода не только не тяготили теперь Олнина, но были пріятны ему. Намренье жениться на Марьянк какъ будто было забыто. Отставка, о которой никто не хлопоталъ, все еще не выходила.

Была оснь. Слышно было, что въ сосдней станиц переправилась партія. По всмъ кордонамъ усилили осторожность, но Олнинъ, несмотря на то, утромъ съ дядей Ерошкой и капитаномъ шелъ на охоту. Съ вечера приходилъ казакъ съ Нижнепротоцкаго поста и сказывалъ, что въ Угрюмомъ Хохл (лсъ) свжіе слды олньи.

Дядя Ерошка проснулся далеко до зари. Ему рдко въ жизни приходилось спать въ изб, и онъ говаривалъ, что ему душно, и сны давятъ въ изб. Онъ проснулся, вышелъ, посмотрлъ, много ли ночи, и легъ опять навзничь, закинулъ руки подъ голову. —

Разное стало приходить ему въ голову. Гд эти олни ночь будутъ? Коли не сбрехалъ Лукашка, должны къ утру къ Тереку подойти. Зайти надо отъ кордона, a Митрій Васильича пошлю отъ дороги, туда не пойдутъ. Потомъ мысли его перешли на самаго Д. В. Зачмъ онъ Мишк (онъ такъ звалъ Мих. Алексевича) лошадь подарилъ? «Все за бабу, все за бабу», повторилъ онъ вслухъ. Мн бы отдалъ, все я ему служилъ. А то всего одну ружье далъ. —

Да мн что? Проживу и безъ коня. Были кони! Какъ моего сраго коня полковникъ просилъ. Дай, говорить, коня, хорунжимъ тебя сдлаю. Не отдалъ. Тутъ ему вздумалось, чт`o бы было, ежели бы онъ отдалъ тогда сраго коня. Какъ бы онъ офицеромъ сталъ, сотней бы командовалъ. Какъ подъхалъ бы въ Грозной къ духану [37]и сказалъ бы: пей! и какъ потомъ онъ съ сотней поймалъ бы самаго Шамиля и какъ потомъ его бы встрчали въ станиц и кланялись бы ему т, которые теперь надъ нимъ смются. И какъ онъ на встрч опять бы сказалъ: пей! И онъ засмялся широкимъ внутреннимъ смхомъ. Много еще онъ передумывалъ, поглядывая изрдка въ окошечко, въ которое начиналъ уже проникать утренній туманный свтъ, и прислушиваясь къ звукамъ, ожидая птуховъ.

На сосднемъ двор стукнула щеколда, скрипнула дверь и послышались шаги. Старикъ толконулъ ногой свою дверку и перегнувшись посмотрлъ. Олнинъ, пожимаясь на утреннемъ холод, бжалъ черезъ дворъ. Стукнула щеколда въ хат Олнина, скрипнула его дверь, вслдъ за тмъ затворилась Марьянкина дверь, стукнула ея щеколда и все затихло.

Дядя Ерошка опять легъ навзничь. Гд то мой Кирка сердечный? подумалъ онъ. — Молодецъ былъ, какъ я — орелъ! и малый простой. Я его любилъ. — Небось женился тамъ, домъ построилъ. Какъ меня звалъ Хаджи Магома, такъ домъ общалъ, двухъ женъ, говоритъ, отдамъ. Тоже въ набги здитъ. Сказывали, что въ Наур двухъ казаковъ убили; сказывали, что его видли. Мудренаго нтъ. Онъ молодецъ. Только вздумай онъ сюда придти, онъ ихъ расшевелитъ, Мишекъ-то. Джигитъ. А все ему скучно! И зачмъ она война есть? То ли бы дло, жили бы смирно, тихо, какъ наши старики сказывали, Ты къ нимъ прізжай, они къ теб. Такъ рядкомъ, честно да лестно и жили бы. А то что? тотъ того бьетъ, тотъ того бьетъ. Нашъ къ нимъ убжитъ — пропалъ, ихній къ намъ бгаетъ. Я бы такъ не веллъ. —