Полет Пустельги

— Вернемся к Гитлеру. Перечислите лиц, постоянно находившихся с ним в бункере. Постарайтесь быть точным. Нас интересует также, где находились в это время Геринг и Гиммлер.

— Рейхсфюрер СС Гиммлер уехал из рейхсканцелярии 20 апреля, после поздравления фюрера и краткого совещания с ним. Больше я его не видел. Рейхсмаршал Геринг приезжал к фюреру 10 апреля. Они долго совещались с глазу на глаз. Сопровождавший Геринга генерал Эккард Кристиан сказал мне на прощание: «Рейхсмаршал пытался уговорить фюрера уехать из Берлина. А вы, Баур, должны отсюда выбраться. Оставаться здесь — безумие». На следующий день нам сообщили, что Геринг и Кристиан благополучно прибыли в Зальцбург. О Геринге иными сведениями не располагаю. В фюрербункере до момента гибели фюрера постоянно находились уже упомянутые мною Бургдорф, Белов, Гюнше, а также рейхсминистр пропаганды Геббельс, его супруга, фрау Магда, шестеро их детей, рейхсляйтер Борман, Мюллер…

— Прошу уточнить, какой из Мюллеров? Мы знаем Генриха Мюллера по кличке «Гейнц», референта Мартина Бормана, Генриха Мюллера по кличке «Мюллер-гестапо», начальника 4-го управления РСХА[16], Эриха Мюллера по кличке «Мюллер-пушка», одного из руководителей концерна Крупа.

Савельев внимательно следил за реакцией Баура. Тот собрал губы в трубочку, медленно вытер их указательным пальцем правой руки, а его левая бровь непроизвольно пошла вверх. Майор уловил, что пленный соображает, как строить свои ответы. Он понимал, что Баур — крепкий орешек. Других и не могло быть в окружении Гитлера. Все, что он ранее говорил, применительно к главному объекту расследования представляло собой пока что словесную шелуху. Если Гитлер бежал, его ближайшие соратники, оставшиеся в бункере после 30 апреля, безусловно, могли сознательно играть роль отвлекающей приманки в хорошо написанном сценарии берлинского спектакля. Баур мог быть одним из тех, кто прикрывал бегство Гитлера своим жертвенным поведением. Тогда нужно попытаться поблефовать, используя крупицы сведений, почерпнутых из допросов немцев, задержанных как в фюрербункере, так и в других местах Берлина.

— Прошу также иметь в виду, что показания дали задержанные нами Раттенхубер, Монке, адмирал Фосс, штурмбаннфюреры Линге и Гюнше, секретарши Гитлера, врачи госпиталя рейхсканцелярии и многие другие. Нас, Баур, интересуют факты, а не домыслы. Любые неточности, ошибки в ваших показаниях, противоречия с показаниями других задержанных могут трактоваться как стремление запутать следствие.

Баур был удивлен знанием русской контрразведкой таких деталей. «Ведь использование кличек было принято в узком кругу партийных бонз и высших должностных лиц Рейха. Либо русская разведка эффективно работала, либо кто-то из упомянутых майором задержанных давал откровенные показания». Он пытался найти правильную линию поведения с офицерами-контрразведчиками. «Делать это нужно было быстро. Во-первых, боль скоро вновь помутит сознание, и неизвестно, что я наговорю. Во-вторых, моя дальнейшая судьба, скорее всего, напрямую зависит от линии моего поведения, даже сотрудничества с органами контрразведки. Я хорошо знаю, что фельдмаршал Паулюс, сотрудничая с русскими, обеспечил себе комфортные условия в плену. Да, что, собственно говоря, секретного я могу выдать, коль Рейха и фюрера уже нет?»

Баур принял для себя окончательное решение говорить русским все, что он знает. Не знал он только того, зачем русским необходимо такое сложное расследование установления факта смерти фюрера. Не ведал он, как и другие взятые в плен немецкие генералы, что судьба их решалась вовсе не в ходе допросов в военной контрразведке Смерш, а в далекой и пугающей их Москве. Именно там разворачивалась жестокая схватка за власть, за близость к Сталину между двумя самыми влиятельными, самыми коварными, самыми жестокими руководителями советских спецслужб, Берией и Абакумовым. Савельев тоже не сознавал, что и он, и его подчиненные, все офицеры контрразведки, задействованные в операции по поиску Гитлера, были только расходным материалом в битве этих гигантов чекистской работы.

Воспоминания счастливого человека

В июле 1926 года я налетал триста тысяч километров. В Мюнхене кабину моего самолета украсили цветами, а в Вене подарили лавровый венок. Утренние газеты Германии, Австрии и Швейцарии напечатали мое фото в рекламном коллаже Люфтганзы: «Наши пилоты — герои! 300 тысяч километров без аварий. Летайте самолетами Люфтганзы. Экономьте время и деньги!» Через год, в сентябре двадцать седьмого, когда мой налет составил уже 400 тысяч, руководство авиакомпании вручило мне золотую булавку в виде парящего орла. Это была моя первая награда в мирное время.