Похищение Европы

Эльза осталась в коридоре, Алеха – сторожить собранных домочадцев, а Мильштейн и Муса их как раз собирали. В доме оказались четыре человека, не считая трупа возле туалета: трое мужчин – один из них старик – и одна женщина. Остальные, как выяснилось, еще обитали в старом доме, на одной из поселковых улиц.

Повторялась картина, уже происшедшая на хуторе. Только вопросы на этот раз задавал Муса. Да света в отличие от вечернего эпизода не зажигали.

* * *

– Где мой сынок? – спрашивал у Абу Кафтаева Муса. – Где Руслан?

– Ты понимаешь, что тебя ждет? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Подумай о себе, – устало сказал Муса. – И о своих близких. Один сегодня уже умер.

– Что ты сказал? – не поверил ему Кафтаев, еще раз оглядев присутствующих – луна светила ярко, и понять, что вместо пятерых здесь только четверо, было возможно. – Ты убил моего сына?

– Это я его убил, – пояснил молчавший до этого Мильштейн. – Горло перерезал. Он возле туалета лежит.

У стены, тихо охнув, прямо на пол осела женщина.

– Шайтан, ты уже мертв! – выдохнул Абу, но с места не сдвинулся: стволы поблескивали холодным отсветом.

– Где Руслан? – повторил Муса. – Мне нужен только Руслан. И вы останетесь живы, клянусь Аллахом. Посадим в подпол, закроем замок. Утром вас освободят. Где Руслан?

Все молчали.

– Где мой сын? – еще раз спросил Муса, уже чувствуя надвижение страшной, неподъемной беды.

– Он дважды убегал, – глухо сказал старик. – Сильно простудился и заболел.

– Он умер? – выдохнул Муса.

– Да, – сказал старик. – Тут плохо с лекарствами.

Муса опустился на колени, обхватив голову руками.

– Пойдем, мужик, – наклонился к нему Алеха. – Надо уходить.

Муса не отвечал. Мильштейн ждал минут пять, потом, посмотрев на свой «брейтлинг» со светящимися стрелками, тихо приказал собираться.

– Муса, пошли, – снова сказал Алеха.

– Сейчас пойдем, – наконец откликнулся тот, вставая. Подошел к молчавшему Абу и старику, видимо, его отцу. Кафтаев спокойно стоял перед Мусой, огромный и непоколебимый. Несмотря на гибель сына, он все никак не мог вжиться в угрозу, ворвавшуюся сквозь толстые стены его дома-крепости. Более молодой парень опасливо жался подальше к стене.

Муса постоял неподвижно – Мильштейн уже хотел снова его окликнуть, – как вдруг молниеносным движением руки протащил лезвие кинжала через два мужских горла. Абу и его отец свалились замертво. Муса сделал еще шаг вперед и шаг в сторону. Кроме пришедших, живых в доме не осталось…

* * *

Теперь замыкающим был Муса, он задержался буквально на две минуты: этого хватило, чтобы выступающие железные пики массивного забора вокруг дома Кафтаева украсили пять страшных предметов. Пять голов смотрели раскрытыми, но невидящими глазами в сторону поселка. Рты, очерченные запекшейся кровью, не могли рассказать односельчанам о событиях прошедшей ночи. Но односельчане и так все понимали.

И хотя все дружно ненавидели Мусу, но в последующие годы была совершена лишь одна попытка покарать его за чудовищный поступок. Не подоспей тогда вовремя Мильштейн, Муса потерял бы не только язык – столь велика была ярость мстящих родичей Кафтаева. Впрочем, спокойное бешенство Мойши было не лучше: именно тогда изумленный криминалитет узрел выросший на российской почве кровавый латиноамериканский «фрукт» – «колумбийский галстук». Мойша просто вытащил языки убитых через прорезанные дыры в их горлах. «Язык за язык», – прозрачно намекнул он возможным последователям нападавших.

И последователей действительно более не нашлось.

* * *

Уже когда подходили к «Четверке» – ехать предстояло только Мусе с Алехой, у Мильштейна с девочкой был совершенно другой, согласованный еще в Москве план эвакуации, – Эльза вдруг заговорила. И сказала она то, что даже Мильштейн не был готов услышать:

– Вы такие же подонки, как и те. Ничем не лучше.

Мильштейн потерял драгоценную минуту, остановившись и обдумывая сказанное.

Потом улыбнулся и погладил Эльзу по голове:

– Ты права, дочка. Мы ничем не лучше. Но мы – свои, а они – чужие. – И легонько приобнял измученного ребенка.

Девочка не отстранилась, хотя ласка спасшего ее человека была ей неприятна. Просто она жалела этих людей. И понимала, что теперь ей придется молиться и за них.

18. Десятый день плавания теплохода «Океанская звезда»

Порт Ла-Корунья, Испания

План окончательно обсудили вчера вечером. Агуреев только хмыкал, еще раз выслушивая ужасные бредни Береславского. Потом, подумав, повторил ранее сказанное: «Почему бы нет?» А потом как-то – слово за слово – изрядно… набрались, из-за чего по каютам их разводили, если не сказать – разносили, Муса с Алехой.

Пили со спокойной душой – с судна решили сойти уже днем, чтобы «охотники» – если они есть – успели занять исходные позиции. И еще будучи в относительно просветленном состоянии, Ефим успел кое о чем переговорить с бабулей Евстигнеевой.

* * *