Похищение Европы

Не успело стемнеть, как дверь в дом вновь открылась и на пороге появилось все население сразу. Трое явно собрались уходить – все в камуфляже и обвешаны оружием не хуже ребят Мильштейна. Мужчина, который постарше, и женщины вышли их проводить.

Обошлись без поцелуев. Мужчина похлопал уходящих по плечам, и те пошли горной тропкой к дороге, ведущей в долину. Впереди – Абу Кафтаев. Шли спокойно, но дистанцию друг от друга держали правильную. Видно – по привычке: здесь, в своей вотчине, они явно никого не боялись.

Оставшиеся зашли в дом. Солнце село окончательно, напоминая о себе только отраженным от облаков красным отсветом. В лесу заухали ночные птицы. А еще через несколько минут в сгустившихся сумерках теплым желтым светом, приглушенным плотными шторами, засветились все три окошка. «Прямо сельская идиллия», – зло усмехнулся Мильштейн. Он-то ни на миг не забывал, что там, в доме, а может, в подвале, уже два месяца томится четырнадцатилетняя девчонка, которой подонки время от времени отрезают пальцы. А что еще они с ней делают, даже и думать о том не хотелось.

* * *

– Пора – шепнул он своим бойцам, и парни, стараясь не издавать шума, двинулись к дому. Однако не успели и двух третей пройти, как дверь открылась. Из нее вышел немолодой хозяин, ведя на поводке огромного ротвейлера.

– Никогда тут таких не было, – прошептал Муса вновь залегшему Мильштейну.

– Тут и долларов раньше не знали, – ухмыльнулся в ответ тот.

Хозяин подвел пса к большой будке и что-то строго ему сказал – в темноте звуки речи разносились далеко. Потом повернулся и ушел в дом. Собака вернулась к двери, даже лапой попыталась поскрести, но, видно, поняв, что спать придется все-таки на улице, вновь пошла к будке.

Не дойдя, остановилась, подняла тупую морду, стала нюхать воздух.

– Эта тварь нас учует! – зашептал Алеха, ненавидевший собак еще с колонии, где побывал в свое время дважды.

– Все равно ее снимать, – согласился Мильштейн, прилаживаясь к бесшумной винтовке. В прицеле морда собаки, подсвеченная из окошек и светом от довольно яркой луны, казалась особенно зловещей.

Проблема состояла не в том, чтобы попасть в собаку: для Семена это было примитивно. Ее надо было убить с одной пули, не дав ей шанса взвыть или залаять. Он навел прицел между злобных глаз пса. Затаил дыхание, но на спуск не нажал: вдруг испугался, что большая девятимиллиметровая пуля, толкаемая довольно слабым патроном, не пробьет толстую лобную кость. Испуг был глупым, необоснованным, но мысль посетила, и Мильштейн счел за лучшее сменить точку прицеливания. Собака тем временем, раз крутанувшись вокруг себя, улеглась прямо на деревянном крыльце.

Семен навел свое грозное оружие на бок пса. Теперь у него было две задачи: точно поразить собачье сердце и сделать это так, чтобы пробившая тело пса пуля не ударила в дерево ступеней, а улетела в ночную даль окружавшего хутор леса.

Мильштейн пополз вперед и вбок, выбирая позицию и стараясь не выпускать собаку из сектора обстрела.

Вдруг пес заворочался и поднял морду. Мильштейн мгновенно замер, слившись с ружьем. Он затаил дыхание, готовясь нажать на скобу. Невидимая нить соединила сердце собаки и срез ствола изделия бирмингемских умельцев. Винтовка пыхнула, и голова собаки неслышно упала на лапы.

– Все, – сказал Семен. – Теперь вперед!

* * *

Хозяин, не ожидавший нападения, был мгновенно скручен и обездвижен. Жена оказалась шустрей, успела схватиться за автомат, стоявший у стены. И – пострадала больше мужа, получив от Алехи два удара кулаком в лицо: после первого упорная женщина приклад не выпустила. Ее тоже связали, благо веревок в доме было сколько хочешь.

Потом привели дочек, в одних ночных рубашках. Старшая – в разорванной: задела за лестницу, когда неделикатный Алеха тащил ее вниз. Отец аж зубами заскрежетал, увидев оголенное тело.

– Вот и все в сборе, – улыбнулся Мильштейн, закуривая сигарету.

– У нас не курят! – зло прошептала хозяйка, поблескивая глазом из-под наливавшегося синяка.

– У вас только детей крадут! – стирая с лица улыбку, произнес Семен. – Где Эльза?

– Не знаю никакую Эльзу, – ответила женщина. Ей было жалко денег, обещанных за пленницу, а опасность своего теперешнего положения она еще не понимала – ведь раньше они долгое время были волками. И никогда – дичью.

– Ты, стерва, – спокойно сказал Семен, – Эльза найдется за полторы минуты, понятно?

Женщина молчала, как и ее муж, силящийся инстинктивно освободить скрученные руки.

– Ты поняла, почему за полторы? – спросил Мойша у женщины.

– Нет. – Похоже, она начала пугаться.

– Потому что через пять минут одну из твоих дочек уже трахнут.

– Сволочи, подонки! – перебивая русскую речь чеченской, взвыла хозяйка. – Вас всех убьют!

– Начинай, Алеха, – сказал Мильштейн.

Алеха встал и, насвистывая, ухватил старшую за оголенное плечо. Та пыталась оттолкнуть его руку, при этом безуспешно закрывая маленькую, явно упругую грудь.

– Не эту, – сказал Мильштейн. – Младшую.

Алеха, спокойно выпустив руку девушки, как заведенный, направился к младшей.