Похищение Европы

Он ведь на самом деле весь больной! Шахтеры да бизнесмены – у нас самые болезнетворные профессии. Наверняка его надо кормить по диетам, наверняка ему нельзя острого, наверняка нужно есть по часам.

Да только кто за ним будет следить, не эта же вертлявая, глобально-озабоченная мымра! Так что Николай Максимович кушает все подряд, причем преимущественно – с градусами. Нет, он, конечно, не пьяница. Но тот, кто его любит, не имеет права пускать все на самотек.

Только вряд ли Ева его любит…

* * *

Поехали дальше.

Ходит мой Коля в основном на пару с Береславским, если тот не на лекциях. Тоже тот еще хлыщ! Одет примерно аналогично, а вчера я наблюдала его вообще в одном носке, разных туфлях и рубашке наизнанку (про незастегнутые брюки – опустим). Мой любимый пока себе такого не позволяет. Но – все впереди: как говорится, с кем поведешься.

Да, Ефим Аркадьич – не пьет. Точнее, не пил, потому что вчера вечером, уже после швартовки, они так нажрались с моим любимым-единственным, что Муса с Алехой тащили их под руки. В честь чего – пока не знаю.

Знаю только, что утром Береславский прочитал нам классную лекцию, в которой самыми приличными словами были «пьезоструйное сопло с изменяемым размером капли». У меня так сразу же ассоциации с насморком проявились.

А потом мисс Марпл – так Береславский припечатал бабку Евстигнееву – застукала его с новой теткой, тоже семинарской (я ее постоянно вижу на лекциях – в общем, ничего, в круизе сгодится). Людмила Петровна по секрету рассказала мне. Она своим Ефимчиком гордится, а я думаю – кобель как кобель. Свалил из дома – и давай куролесить. Все они одинаковые.

* * *

… Перечитала и – ужаснулась. Что же я такая злая? Ведь все совсем не так. На самом деле Береславский – нетухлый дядька. А его амурные подвиги не делают его хуже.

Пошли дальше.

Мисс Марпл. С ней тоже была история. Вчера стоим с Людмилой Петровной на нижней палубе – перед самой швартовкой в Ла-Корунье – и смотрим, как маленький толстый буксир тащит нашу «Океанскую звезду» к причалу. Рядом с нами – Аркадьич с фотоаппаратом, фиксирует исторический момент – в соответствии с моей просьбой.

Вдруг подходит Кефир с девчонкой-горничной. Весь на понтах – уже забыл, как удирал после неудачного утопления Хусейна.

Хусейн был тут же, на руках у Людмилы Петровны. Увидел Кефира – губку верхнюю поднял, зубки маленькие белые обнажил и зарычал, аж носик черный затрясся (интересно, эти детали удовлетворили бы Береславского? По-моему, получилось нормально: зримо и выпукло).

И тут Кефир сделал ошибку. Вместо того чтоб извиниться и загладить позор, он погрозил песику своим идиотским пальцем. Хусейн, не будь дурак, в палец вцепился. Все, конечно, заржали.

У Кефира сделались бешеные глаза: он терпеть не может, когда над ним смеются.

– Убью! – заорал Кефир. А веселая Людмила Петровна вдруг оскалилась почище Хусейна и обложила Никифорова таким матом, какого я в жизни своей не слышала! Даже от мужиков! Тонкий старушечий голосок придавал сцене особый колорит.

И это еще не все! Далее она развернулась и врезала ему сухонькой ручкой. Такая была конкретная затрещина! Голова Кефира аж качнулась!

Я сама все видела, своими глазами. Если б не видела – не поверила бы. Вот тебе и божий одуванчик.

И еще одну вещь заметила наблюдательная Даша. Когда старушка врезала Кефиру, наш добрый толстый препод как-то весь напрягся и поджался. Нет, он не стал худее или мускулистее – пузо по-прежнему нависало над ремнем штанов. Но от него буквально повеяло какой-то ледяной опасностью! К счастью, Кефир это тоже понял и свалил внутрь.

Однако метаморфоза с Аркадьичем меня поразила: неужели все мужики такие? Вроде бы добрый, ручной. Пузатый и домашний. А попадает в соответствующую ситуацию – и вот уже зверь.

* * *

Откровенно говоря, я думаю, что мой Коля – такой же. Столько воевать и никого не убить? Это – вряд ли. Может, потому он такой подавленный? Ведь характер-то у него ласковый. А ласкать ему некого. Не эту же напыщенную куклу…

* * *

Ладно. Летописец не должен зацикливаться на личном. Поэтому пишу и про Еву. Сразу предупреждаю: ничего хорошего о ней не напишу. Даже если она всех голодных пятью хлебами накормит.

НУ НЕ ЛЮБЛЮ Я ЕЕ! НЕ ЛЮБЛЮ! (Так в тексте: большими буквами. – Примеч. изд.)

Хотя такая эффектная стерва!

* * *

Мы гуляли по Амстердаму и вели светскую беседу. А гуляли, кстати, в знаменитом квартале красных фонарей. Это – не метафора: фонари действительно красные. Не фонари даже, а обычные люминесцентные лампы, только малинового цвета. Они сверху или сбоку подсвечивали большое окно без переплета. Вся улица была в таких окнах. И в каждом окне тихо стояла или, наоборот, зазывающе пританцовывала полуодетая нимфа. В основном – в белых трусах и лифчиках, хотя наблюдались и в черных.