Ефим молчал, не в силах переварить услышанное. Как же так, самый веселый человек в круизе – и безнадежно больна? А притворялась счастливой!
– Успокойся, Ефим, – как будто прочитав его мысли, ласково сказала Людмила Петровна. – Я действительно счастлива. Умирают, рано или поздно, все. Но не каждый выживает в лагере. Не каждого любят столько детей. Не каждый, наконец, обогнул Европу на этом чертовом судне, – притопнула ногой Евстигнеева, аж розовые кудельки затряслись. – Так что у меня все хорошо. – И без передышки: – Так возьмешь Хусейна, Ефимчик?
– Возьму, – преодолевая спазм, выговорил Береславский.
– Спасибо тебе, милый, – как-то сразу успокоенно сказала старая дама. – Вот уж спасибо. Прямо камень с души.
Она подошла к Береславскому, привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Эх, лет бы тридцать назад! – сверкнула глазами Людмила Петровна, на мгновение став прежней веселушкой.
Она попрощалась с Ефимом и ушла в музыкальный салон: там начинался концерт самодеятельности судовой команды.
А ошеломленный Ефим остался на палубе, глядя на бесконечную воду и тщетно пытаясь обрести напрочь утраченное душевное равновесие. Сначала – тонны взрывчатки. Теперь вот – близкий уход человека, к которому только успел привыкнуть. Слишком много для его нежной психики.
Хотя можно подумать, от него что-то зависит.
«Господи, спаси меня и моих близких!» – вдруг попросил Бога мало во что верящий Ефим Аркадьевич Береславский…
27. Двадцать второй день плавания теплохода «Океанская звезда»
«Опять пишу ночью, опять – после большого пропуска.
Что-то неладно в нашем королевстве. Напряжение растет, хотя внешне все тихо-спокойно. Народ расслабился, на экскурсии ездит вяло – все больше на пляж, а школа маркетинга, исчерпав программу, и вовсе прекратила свою деятельность. Чему, похоже, Ефим Аркадьевич рад чрезвычайно.
Во всяком случае, он постоянно нежит свое тело на свежем воздухе, а на лице его написано бескрайнее физическое удовлетворение. Физическое удовлетворение на бескрайнем лице.
Тьфу, черт! Опять язвлю хорошего мужика. У моего любимого лицо точно не меньше. А живот – так даже больше. С этим, кстати, мне – я очень на это надеюсь – придется побороться, чтоб с сердцем проблем не было.
Достаточно моих «сердечных» проблем.
Так на чем я остановилась в прошлый раз? По-моему, на океанариуме в Лиссабоне и обезьянах в Гибралтаре.
Дальше тоже было забавно: в Аликанте пошли гулять в их крепость на горе, Санта-Барбара называется, одна наша немолодая туристка даже решила, что название – в честь «мыльной оперы». Ей и в голову не пришло, что шестьсот лет назад телевидения еще не было.
Так вот, там, наверху, я впервые узнала, что такое тропический ливень (кстати, тропики ли Аликанте?) – вода текла, как из перевернутого моря. Мы не то что промокли под дождем, а просто были мгновенно затоплены мощными потоками.
Меня поразило, что изо всех укрытий нам начали яростно махать руками, приглашая в сухое место. Все-таки они очень доброжелательные, эти испанцы. Когда мы заскочили – правда, уже насквозь мокрые – в какой-то мрачный подвальчик, нас не только приютили, но даже принесли полотенца! И что меня более всего тронуло – большое зеркало, поправить косметику.
Вот это я понимаю! В Москве, к сожалению, сложно представить, чтобы промокшему человеку вынесли из дома полотенце. Хотя зеркало, может, и вынесут: полюбуйся, какое чучело!
Наверное, и в Мадриде не лучше: просто в старинной крепости Санта-Барбара все было как-то по-домашнему.
А еще испанцы – народ деликатный: я купаться в тот день не собиралась, поэтому под легкий сарафан купальник надевать не стала, надела обычные маленькие трусики, а лифчиком вовсе пренебрегла. После тропического полива мой сарафан стал невидимым, как известное платье короля. Кефир, сволочь такая, все глаза проглядел. В открытую.
А испанцы – застенчиво отводили взгляд. Если, конечно, видели, что я заметила их интерес.
Если не видели – вели себя по-кефирски. Что показывает на полное равенство всех народов и абсолютную глупость национальных и расовых предрассудков…
Коленька на той стоянке выходил с судна лишь раз, опять с Береславским. Вернулись поздно ночью. Я, пока не дождалась, спать не могла.
Я почти уверена, что сейчас – не знаю где: в Москве или в ином месте – решается Колина судьба. И очень боюсь, что решение может быть для меня неприемлемым.
Когда вспоминаю об этом – меня просто трясет от страха.
Он, слава Богу, ведет себя осторожно: ни в Барселоне, ни в Вильфранше (это уже Франция), ни на Сицилии с теплохода не сходил. Лишь бы у него хватило терпения…
Да, надо рассказать о Барселоне и Вильфранше. Чтоб не нарушать жанра путевых заметок.