Похищение Европы

Обескураженный таксист что-то гневно залопотал, а потом показал Ефиму Аркадьевичу кулак и сделал жест вдоль шеи, более приличествующий чеченскому террористу, чем таксисту из развитой европейской страны. Даже Ефим умолк, слегка потрясенный: слишком разительно отличались внешний вид и жесты нашего таксиста.

Но тот не остановился на достигнутом, а рукой и специфическими движениями таза доходчиво показал, какой процесс он над нами с Ефимом производит. При этом он все время упоминал Россию.

– Подержи! – кратко сказал профессор Береславский, передавая мне свою драгоценную «лейку» и дорогие очки.

– Не надо, Ефим Аркадьевич, – взмолилась я, представив, чем это может кончиться в чужой стране.

– Не за себя, – мрачно произнес мой спутник. – За державу обидно!

После чего на чисто русском задал испанцу странный вопрос:

– Тебя когда-нибудь серпом по яйцам били?

Тот даже умолк, естественно, вопроса не поняв.

– Правильно, – счел молчание за согласие профессор. – Серпов нынче мало. Но ощущения ты сейчас получишь.

И шагнул вперед, к оппоненту.

* * *

А вот дальше даже я была удивлена. Немолодой таксист с такой скоростью запрыгнул в свое «рено», как будто мы смотрели мультфильм, а не «real video». И так дал по газам, что аж дым пошел из-под колес.

А мы, упоенные победой, остались черт-те где, без такси и без телефона.

* * *

Потом мы перлись еще не менее получаса до более оживленных мест. А потом ехали к пароходу, причем заплатили примерно столько, сколько с нас просил жулик. Но чувство победы нас уже не покидало…

* * *

В Вильфранше все было тихо-мирно, съездили в Канны и Ниццу, а на второй день стоянки – в Монако. Там меня потрясли две вещи: море цветов на улицах – живых цветов, даже через улицу растущих, как лианы, вдоль проволоки – и сортир в их главном казино.

По обилию электронных примочек этот клозет здорово напоминал звездолет. Все делалось само, по приказу фотоэлементов: выползала гигиеническая салфетка на сиденье, включалась вода или дезодорирование. Я даже подумала, что еще немного – и тужиться за тебя тоже станет электроника.

Кстати, в их казино я продула тридцать пять долларов.

Но это так, к слову.

* * *

После Сицилии мы уже нигде не останавливались, хотя разговоры шли про Константинополь, то есть Стамбул.

А вот в Ларнаке – на Кипре – остановились. Опять-таки вместо ранее обещанного Лимасола.

Про сегодняшний ларнакский денек стоит написать подробнее, ибо здесь у моей «любимой» Евы произошли мелкие неприятности.

Начнем с того, что Ева прилетела в Ларнаку сегодня утром и тут же была доставлена на борт, благо киприотский главный аэропорт располагается рядом с городом.

Все утро она прозагорала в шезлонге, и ничто не предвещало бурного вечера.

Скандал начался на ужине. За столом, как обычно, сидели Коля, Ефим, я и старушка Евстигнеева, которую я дополнительно люблю за то, что она тоже терпеть не может княжну. Еще был Миша Кацнель, здоровенный бывший сибиряк, ныне израильтянин. Он приехал по каким-то бизнес-делам к Агурееву. Мне показалось, что Коленька не очень доволен его обществом, однако за свой стол пригласил.

Ева пришла чуть попозже, могла бы и вообще не приходить.

Ефим как раз рассказывал о событиях 93-го года. Разговор шел не о политике, просто он говорил про какие-то личные мелкие наблюдения.

В тот вечер он был на Тверской дважды. Сначала поехал встретить у театра детей приятеля: тот позвонил из командировки, в полном ужасе, услышав по радио, что в Москве бои и что банды баркашовцев идут к Моссовету. А его жена и дети как раз пошли туда на спектакль.

Вот и пришлось Береславскому поработать эвакуатором.

Во второй раз – уже вечером, по тимуровскому призыву, а точнее, гайдаровскому. Ефим рассказывал с живописными деталями, и картина действительно представала живая: тихая, вечерняя и полупустая Москва, над покрытой сиреневыми сумерками площадью перед метро – печальные звуки одинокой трубы. Уличный музыкант работал уже не за деньги, а для души.

По дороге к Моссовету навстречу прошло несколько идущих не в ногу колонн. Все не просто в штатском, а именно – штатские, сплошь – интеллигенция, а не «образованщина», как ругался Солженицин.

Перед Моссоветом – горстка людей, вооруженных – человек пять милиционеров, остальные – гражданские. И постоянно ползущие параши-слухи об уже едущих сюда грузовиках с пьяными погромщиками-автоматчиками.

Чтоб не было так страшно, Береславский пошел брать интервью. На задах Моссовета нашел «боевой дозор», состоявший из боевой тетки Новодворской и ее пятерых бойцов. Четверо – бабки того же возраста и комплекции, пятый – старичок, умело жаривший на крошечном костерке картошку.

– Я вообще-то не поклонник Новодворской, – признался Ефим. – Но в тот вечер проникся. Она басила, как умудренный жизнью маршал, объясняя, почему заговорщики непременно обгадятся. И пожалуй, была самым убедительным политиком на тот момент, несмотря на крайне немногочисленную аудиторию.