Похищение Европы

Это привело водителя «форда» – за которым на крутизне столпилось еще несколько машин – сначала в изумление, граничащее со ступором, а потом – когда он понял, что его «имеют», причем в максимально извращенной форме, – в дикое бешенство.

Португалец выскочил из машины и начал ругаться на своем противном свистяще-шипящем языке. Наш же Ефим, как закоренелый лингвист, не стал ограничивать себя рамками только романской языковой группы, выдав такие тирады, что даже у меня волосы встали дыбом.

Из задних машин уже повыскакивали болельщики, похоже, судорожно ставящие пари. Здесь же в боевом запале прыгала, потрясая розовыми сединами, Людмила Петровна, ожидая подходящего момента, чтобы смачно заехать врагу предусмотрительно прихваченным зонтиком. Она, кстати, тоже не молчала, и много словосочетаний я опять-таки услышала впервые, хотя все отдельные составляющие ранее вроде бы были мне известны.

Так они орали минуты три, после чего… водила «форда» вдруг улыбнулся, а потом и вовсе заржал, демонстрируя пальцами Ефиму международно понятный знак «Ok!».

Людмила Петровна, вызвав взрыв хохота у присутствующих, в ответ продемонстрировала на пальцах – точнее, одном, среднем, пальце – другой международный знак, но быстро поняла, что попала «не в кассу», и даже слегка смутилась. Уже потом я выяснила, что старая дама считала вышеуказанный жест принятым у молодежи знаком глобального одобрения и использовала его во всех, на ее взгляд, подходящих случаях.

* * *

В общем, все кончилось замечательно.

* * *

А теперь то, что я наверняка закрою ладошкой перед любопытным Ефимом Аркадьевичем.

Мой любимый – грустный-прегрустный. Все бы дала, чтобы его развеселить. Поэтому начала с малого. Вчера сидели, как обычно, на корме. И когда уже пора было уходить, я его обняла так, чтобы он меня почувствовал.

* * *

И он – почувствовал!

* * *

Опыта у меня, к сожалению, маловато. Но и того, что был – точнее, моих представлений об этом опыте, – оказалось достаточно. Смущен был мой милый! Конкретно смущен!

Я поняла это по верным признакам, описанным в любом учебнике по детскому половому воспитанию. И была счастлива.

Он, конечно, сказал что-то типа «не надо, детка». Но мне плевать. Я теперь точно знаю, что мне надо, и поведу правильную осаду этой сексуальной крепости. Карфаген должен пасть!

Хотя нет, в первоисточнике говорилось о том, что он должен быть разрушен. Но милого Коленьку рушить мы сами не будем и другим не дадим. Разрушим только их чертову семью. И совесть меня при этом не замучит: любимый мужчина должен принадлежать любимой женщине, а вовсе не навороченному суперкомпьютеру, которому проказник Создатель зачем-то пришпилил женские гениталии.

Однако это так, к слову. Злобное лирическое отступление…

* * *

А вообще Коленька в плохом состоянии. Сейчас мы подходим к Аликанте, и он вроде бы чуть успокоился. Здесь погиб его Болховитинов, и Коля уже настроился на посещение места гибели. А вот три дня назад, когда мы подходили к Гибралтару – через три дня после Ла-Коруньи, где у них вместе с Береславским точно что-то произошло, и через день после Лиссабона, – Агуреев был явно не в себе.

Сначала пришло известие о гибели Нисаметдинова. От меня сначала скрывали. И, наверное, правильно делали. Когда узнала, я была в шоке. Что уж говорить про Николая?

Он совсем потерял свою выдержку. При мне материл по спутниковому телефону дядю Семена, с которым обычно разговаривает крайне выдержанно.

Николай забыл про прежнюю осторожность и даже не прервался, когда я вошла в его каюту. Наверное, считает, что ничего не понимаю.

Ошибается мой любимый. Я много чего стала понимать. Даже сон испортился.

Главное, что я поняла: их отстреливают. Я имею в виду руководителей «Четверки». Сначала – Сашку Болховитинова, потом – Равиля, теперь охота идет на моего Колю. И весь наш круиз – это попытка дяди Семена спрятать Коленьку от пули.

А самое страшное, что я сумела понять, – дядя Семен подозревает… Леру! Я не могу в это поверить. Но мне и сложно представить, чтобы ошибся Мильштейн.

* * *

Короче, голова идет кругом. Ужас такой, аж в животе порой сводит.

* * *

Так вот, когда я зашла в каюту, они ругались с дядей Семеном по поводу дальнейшего путешествия. Мильштейн, видимо, требовал его продления и не разрешал Агурееву возвращаться в Москву. А тот – не соглашался. Потом сдался, налил – прямо при мне, не стесняясь – стакан коньяка и выпил.

Потом перезвонил по спутниковому своей выдре – тоже прямо при мне – и сказал ей, что круиз продлен до Порт-Саида. А уже потом выгнал меня из каюты.

Я пошла к себе, глотая слезы. Посмотрела справочник. Порт-Саид – это Египет. Так что наше «Похищение Европы» теперь закончится у самых берегов Африки.

* * *

Вчера, за день до швартовки в Аликанте, всех туристов оповестили о продлении маршрута. Всем, кто хотел, его продлевали бесплатно, компенсируя путаницу в расписании. Кстати, Аликанте в судовом расписании вообще не значится.

Почти все чужие – не говоря уж о своих, из «Четверки» – остались, в Аликанте сойдут только человек двадцать. Так что плавать нам теперь еще долго.

* * *