Поезд сирот

К середине сентября желтые поля, через которые лежал мой путь к перекрестку, украсились снопами золотистой соломы, где выстроенными в геометрическом порядке, где смётанными в скирды, где разбросанными как попало. На уроках истории нам рассказывают про пилигримов[11] на Плимутской плантации в 1621 году, про то, чем они питались: про диких индеек, злаки и пятерых оленей, которых принесли им на пиршество индейцы. Мы говорим о семейных традициях, но Гроты, как и Бирны, никак не отмечают День благодарения. Когда я напомнила про него мистеру Гроту, он сказал:

– И чего такого в индейке? Да я ее хоть завтра подстрелю.

Так и не подстрелил.

Мистер Грот стал еще нелюдимее, на рассвете уходит на охоту, по вечерам свежует и коптит добычу. Дома орет на детей или попросту не обращает на них внимания. Иногда трясет малышку так, что она перестает плакать и только поскуливает. Я даже не знаю, спит ли он хоть иногда в спальне. Часто я застаю его на диване в гостиной, и тело его под одеялом похоже на торчащий из земли корень старого дерева.

Однажды утром в ноябре я просыпаюсь и обнаруживаю, что меня присыпало инеем. Видимо, ночью разыгралась метель; на матрас через щели и дыры в стенах и крыше намело снега. Я сажусь, оглядываюсь. Трое детей спят со мной, сбившись в кучу, как овцы. Я встаю, вытряхиваю снег из волос. Вчера я легла спать одетой, но мне не хочется, чтобы мисс Ларсен и одноклассницы, особенно Люси, видели меня по два дня подряд в одной и той же одежде (хотя я уже заметила, что другие совсем этого не стыдятся). Я вытаскиваю из чемодана – он стоит открытый в углу – платье и свой второй свитер и быстренько переодеваюсь, стягивая одежду через голову. Особо чистой она не бывает, однако от определенных привычек я не отказываюсь.

Впереди меня ждет теплая школа, приветливая улыбка мисс Ларсен, другие люди, на которых можно отвлечься, другие миры на страницах книг, которые мы читаем в классе, это дает сил дойти до двери. Дорога до перекрестка делается все тяжелее: после каждого снегопада нужно заново протаптывать тропинку. Мистер Грот говорит, что через несколько недель заметет по-настоящему и я уже никуда не выберусь.

В школе мисс Ларсен отзывает меня в сторонку. Берет за руку, заглядывает в глаза.

– У тебя дома все в порядке, Дороти?

Я киваю.

– Может, ты хочешь мне что-нибудь сказать?

– Нет, мэм, – отвечаю я. – Все нормально.

– Ты совсем не делаешь домашние задания.

Дома, у Гротов, читать и делать домашнюю работу негде и некогда, в пять солнце заходит, а никакого освещения нет. Остались два огарка свечи, один миссис Грот держит у себя в задней комнате. Но мне не хочется, чтобы мисс Ларсен меня жалела. Я хочу, чтобы ко мне относились так же, как и ко всем.

– Я буду стараться, – говорю я.

– Ты… – Она быстро прикасается пальцами к шее, опускает руку. – Тебе сложно поддерживать чистоту?

Я пожимаю плечами, заливаясь краской от стыда. Шея. Нужно лучше следить за собой.

– У вас в доме есть водопровод?

– Нет, мэм.

Она закусывает губу.

– Понятно. Если надумаешь поговорить, приходи ко мне. Ладно?

– Все хорошо, мисс Ларсен, – откликаюсь я. – Все у меня хорошо.

Я сплю на куче одеял, с матраса меня вытеснил, крутясь во сне, кто-то из детей, – и вдруг чувствую на лице чью-то руку. Открываю глаза. Надо мной склонился мистер Грот, палец прижат к губам; он манит меня за собой. Не до конца проснувшись, я встаю, заворачиваюсь в одеяло и иду вслед за ним в гостиную. В слабом свете луны, проникающем сквозь тучи и грязные стекла, я вижу, что он сидит на золотистом диване и похлопывает рукой по подушке рядом с собой.

Я туже заворачиваюсь в одеяло. Он снова похлопывает по подушке. Я подхожу, но не сажусь.

– Ночь холодная, – говорит он тихо. – Мне одному плохо.

– Ступайте туда, к ней, – говорю я.

– Вот уж спасибо.

– Я устала, – говорю. – Пойду спать.

Он трясет головой:

– Останешься здесь, со мной.

Я чувствую дрожь в желудке, поворачиваюсь, чтобы уйти.

Он протягивает руку, хватает меня за локоть:

– Сказал – останешься.

Я смотрю на него сквозь полумрак. Раньше я никогда не боялась мистера Грота, но сейчас в голосе его звучит что-то новое; я чувствую: нужно остерегаться. Углы его рта изогнуты странноватой улыбкой.

Он дергает мое одеяло:

– Давай-ка погреем друг друга.

Я плотнее обтягиваю плечи и поворачиваюсь снова – а потом падаю. Сильно ударяюсь локтем о пол, потом падаю прямо на локоть, чувствуя сильную боль, утыкаюсь в пол носом. Переворачиваюсь внутри одеяла, выглядываю, пытаясь понять, что происходит. Грубая рука лежит на моей голове. Хочется дернуться, но я словно скована коконом.

– Будешь делать, что я тебе скажу. – Я чувствую его щетину у щеки, дыхание его отдает сырым мясом. Вновь пытаюсь вырваться, он ставит ногу мне на спину. – И тише.

Большая шершавая ладонь пробирается под одеяло, потом под свитер, под платье. Пытаюсь отстраниться – не выходит. Рука бродит вниз-вверх по всему телу, я замираю от ужаса, когда она начинает ощупывать то, что между ног, торкать там пальцами. Наждак его лица по-прежнему касается моего, трется о щеку; он тяжело дышит.