Поезд сирот

Я иду, и самой мне кажется, что я тонка и невесома, будто листок бумаги, подхваченный ветром, летящий вдоль дороги. Думаю о том, как часто я не замечала того, что было совершенно очевидно: как я была слепа, как мало остерегалась. Думаю про Голландика, которому хватило ума приготовиться к худшему.

Впереди, на горизонте, проклевывается первый розовый луч зари. А прямо под ним выступает из мрака белое дощатое здание на пригорке. Школу видно – и тут силы мои иссякают, хочется одного: упасть на обочину. Ноги налились свинцом и невыносимо болят. Лицо онемело, нос замерз. Не знаю как, но я все-таки дохожу до школы. Поднимаюсь к двери и понимаю, что она заперта. Захожу с заднего крыльца, где держат дрова, открываю дверь, падаю на пол. Рядом с поленницей лежит свернутая попона, я заворачиваюсь в нее и проваливаюсь в беспокойный сон.

Я бегу по желтому полю, через лабиринт стогов, и никак не могу найти дорогу…

– Дороти? – Я чувствую руку на своем плече и рывком просыпаюсь. Это мистер Пост. – Да что такое, господи…

Я и сама точно не знаю что. Смотрю на мистера Поста, на круглые румяные щеки, озадаченное лицо. Осматриваюсь: грубо наколотые поленья, широкие беленые доски на стенах крыльца. Дверь в класс приоткрыта; ясно, что мистер Пост пришел за дровами, чтобы растопить печь, он, видимо, делает это каждое утро, прежде чем ехать за нами.

– Все с тобой в порядке?

Я киваю, хотя это и неправда.

– Твои родные знают, что ты здесь?

– Нет, сэр.

– А как ты попала в школу?

– Пешком пришла.

Он таращится на меня, а потом говорит:

– Пойдем-ка в тепло.

Мистер Пост подводит меня к стулу в классе, кладет мои ноги на другой стул, снимает с меня грязную попону, закутывает вместо этого в чистый плед, который находит в шкафу. Расшнуровывает мои сапоги, ставит рядом со стулом, цокает языком, увидев дыры в носках. Потом я смотрю, как он растапливает печь. В классе начинает теплеть, а через несколько минут приходит мисс Ларсен.

– Что это? – говорит она. – Дороти?

Она разматывает сиреневый шарф, снимает шляпку, перчатки. В окне за ее спиной отъезжает какая-то машина. Длинные волосы мисс Ларсен собраны в пучок на затылке, карие глаза ясные, блестящие. Розовая шерстяная юбка подчеркивает румянец на щеках.

Она встает на колени рядом с моим стулом и говорит:

– Господи, детка! И давно ты здесь?

Мистер Пост, покончив с утренними делами, надевает шляпу и пальто, чтобы ехать за ребятами.

– Спала вон там, на крыльце, когда я пришел. – Смеется. – Напугала меня до полусмерти.

– Еще бы, – произносит мисс Ларсен.

– Говорит, пешком пришла. А тут четыре мили. – Качает головой. – Хорошо еще насмерть не замерзла.

– Похоже, ты немного согрелась.

– Оттаивает. Ладно, поехал за остальными. – Разглаживает пальто спереди. – Одна нога здесь – другая там.

Как только он выходит, мисс Ларсен говорит:

– Так. Рассказывай, что случилось.

И я все ей рассказываю. Я не собиралась этого делать, но она смотрит на меня с такой неподдельной заботой, что слова сами текут. Рассказываю, как миссис Грот целыми днями лежит в постели, а мистер Грот бродит по лесу, как я просыпаюсь по утрам вся в инее, на засаленном матрасе. Рассказываю о холодном жарко́м из белки, о хнычущих малышах. А потом рассказываю про мистера Грота на диване, как он меня лапал, как из коридора появилась беременная миссис Грот и крикнула, чтобы я убиралась вон. Как я боялась останавливаться, боялась, что засну. Рассказываю про перчатки, которые мне связала Фанни.

Мисс Ларсен кладет ладонь мне на руку и не отнимает, время от времени тихо сжимая.

– Ах, Дороти, – говорит она. А потом: – Слава богу, хоть перчатки у тебя были. Похоже, твоя Фанни – верный друг.

– Да.

Она подпирает подбородок рукой, постукивает по нему двумя пальцами.

– Кто тебя привез к Гротам?

– Мистер Соренсон из Общества помощи детям.

– Понятно. Когда мистер Пост вернется, я пошлю его за этим мистером Соренсоном. – Она открывает коробочку с обедом, достает печенье. – Ты, наверное, проголодалась.

В обычной ситуации я бы отказалась – я же знаю, что это ее обед. Но я так изголодалась, что при виде печенья рот наполняется слюной. Поэтому я принимаю его без всякого стыда и тут же проглатываю. Пока я ем, мисс Ларсен согревает на печке воду, заваривает чай, разрезает яблоко и раскладывает ломтики на щербатом фарфоровом блюдечке, которое берет с полки. Я смотрю, как она насыпает заварку в ситечко, проливает через него кипяток в две чашки. Я еще ни разу не видела, чтобы она поила кого-то из учеников чаем, а уж меня и подавно.

– Мисс Ларсен, – начинаю я, – а может быть, вы… может, вы могли бы…

Она, видимо, понимает, что я хочу спросить.

– Взять тебя к себе? – Она улыбается, но на лице – боль. – Ты мне очень по душе, Дороти. Полагаю, ты это знаешь. Вот только взять я тебя не могу – негде мне воспитывать девочку. Я живу в пансионе.

Я киваю, комок застревает в горле.