Подвигъ

Въ Латвійскомъ консульствѣ, въ подвальномъ этажѣ, было оживленно и тѣсно. «Тукъ-тукъ», — стучалъ штемпель. Черезъ нѣсколько минутъ швейцарецъ Эдельвейсъ уже вышелъ оттуда и неподалеку, въ мрачномъ особнякѣ, получилъ, по дешевой цѣнѣ, литовскую проѣздную визу.

Теперь можно было отправиться къ Дарвину. Гостиница находилась противъ Зоологическаго сада. «Онъ уже ушелъ, — отвѣтилъ человѣкъ въ конторѣ. — Нѣтъ, я не знаю, когда онъ вернется».

«Какъ досадно, — подумалъ Мартынъ, выходя опять на улицу. — Надо было ему указать точную дату, а не просто «на-дняхъ». Промахъ, промахъ... Какъ это досадно». Онъ посмотрѣлъ на часы. Половина двѣнадцатаго. Паспортъ былъ въ порядкѣ, билетъ купленъ. День, который намѣчался столь нагруженнымъ всякими дѣлами, вдругъ оказался пустымъ. Что дѣлать дальше? Пойти въ Зоологическій садъ? Написать матери? Нѣтъ, это потомъ.

И пока онъ такъ размышлялъ, все время въ глубинѣ сознанія происходила глухая работа. Онъ противился ей, старался ее не замѣчать, ибо твердо рѣшилъ еще во Франціи, что больше Соню не увидитъ никогда. Но берлинскій воздухъ былъ Соней насыщенъ, — вонъ тамъ, въ Зоологическомъ саду, они вмѣстѣ глазѣли на румяно-золотого китайскаго фазана, на чудесныя ноздри гиппопотама, на желтую собаку Динго, такъ высоко прыгавшую. «Она сейчасъ на службѣ, — подумалъ Мартынъ, — а къ Зилановымъ все-таки нужно зайти...»

Поплылъ, разматываясь, Курфюрстендамъ. Автомобили обгоняли трамвай, трамвай обгонялъ велосипеды; потомъ мостъ, дымъ поѣздовъ далеко внизу, тысяча рельсъ, загадочно-голубое небо; поворотъ и осенняя прелесть Груневальда.

И дверь ему открыла именно Соня. Она была въ черной вязаной кофточкѣ, слегка растрепанная, тусклые раскосые глаза казались заспанными, на блѣдныхъ щекахъ были знакомыя ямки. «Кого я вижу?» — протянула она и низко-низко поклонилась, болтая опущенными руками. «Ну, здравствуй, здравствуй», — сказала она, разогнувшись, и одна черная прядь дугой легла по виску. Она отмахнула ее движеніемъ указательнаго пальца. «Пойдемъ», — сказала она и пошла впередъ по коридору, мягко топая ночными туфлями. «Я боялся, что ты на службѣ», — проговорилъ Мартынъ, стараясь не смотрѣть на ея прелестный затылокъ. «Голова болитъ», — сказала она, не оглядываясь и, тихонько крякнувъ, подняла на ходу половую тряпку и бросила ее на сундукъ. Вошли въ гостиную. «Присаживайся и все говори», — сказала она, плюхнулась въ кресло, тутъ же привстала, подобрала подъ себя ногу и усѣлась опять.

Въ гостиной все было то же, темный Беклинъ на стѣнѣ, потрепанный плюшъ, какія-то вѣчныя блѣдно-листыя растенія въ вазѣ, удручающая люстра въ видѣ плывущей хвостатой женщины, съ бюстомъ и головой баварки и съ оленьими рогами, растущими отовсюду.

«Я, собственно говоря, пріѣхалъ сегодня, — сказалъ Мартынъ и сталъ закуривать. — Я буду здѣсь работать. То-есть, собственно говоря, не здѣсь, а въ окрестностяхъ. Это фабрика, и я, значитъ, какъ простой рабочій». «Да ну», — протянула Соня и добавила, замѣтивъ его ищущій взглядъ: «Ничего, брось прямо на полъ». «И вотъ какая забавная вещь, — продолжалъ Мартынъ. — Я, видишь-ли, собственно, не хочу, чтобы моя мать знала, что я работаю на фабрикѣ. Такъ что, если она случайно Ольгѣ Павловнѣ напишетъ, — она, знаешь, иногда любитъ такимъ окружнымъ путемъ узнать, здоровъ ли я и такъ далѣе, — вотъ, понимаешь, тогда нужно отвѣтить, что часто у васъ бываю. Я, конечно, буду очень, очень рѣдко бывать, некогда будетъ».

«Ты подурнѣлъ, — задумчиво сказала Соня. — Огрубѣлъ какъ-то. Это, можетъ быть, отъ загара».

«Скитался по всему югу Франціи, — сипло проговорилъ Мартынъ, ударомъ пальца стряхивая пепелъ. — Батрачилъ на фермахъ, бродяжничалъ, а по воскресеньямъ одѣвался бариномъ и ѣздилъ кутить въ Монте-Карло. Очень интересная вещь — рулетка. А ты что подѣлываешь? Всѣ у васъ здоровы?»

«Предки здоровы, — сказала со вздохомъ Соня, — а вотъ съ Ириной прямо бѣда. Это крестъ какой-то... Ну и съ деньгами полный мракъ. Папа говоритъ, что нужно переѣхать въ Парижъ. Ты въ Парижѣ тоже былъ?»

«Да, проѣздомъ, — небрежно отвѣтилъ Мартынъ (день въ Парижѣ много лѣтъ тому назадъ, по пути изъ Біаррица въ Берлинъ, дѣти съ обручами въ Тюильрійскомъ саду, игрушечные парусники на водѣ бассейна, старикъ, кормящій воробьевъ, серебристая сквозная башня, склепъ Наполеона, гдѣ колонны похожи на витые сюкръ д'оржъ...). — Да, проѣздомъ. А знаешь, между прочимъ, какая новость, — Дарвинъ здѣсь».

Соня улыбнулась и заморгала. «Ахъ, приведи его! Приведи его непремѣнно, это безумно интересно».

«Я его еще не видалъ. Онъ здѣсь по дѣламъ Морнингъ Ньюса. Его, знаешь, посылали въ Америку, настоящимъ сталъ журналистомъ. А главное, — у него есть въ Англіи невѣста, и онъ весной женится».

«Да вѣдь это восхитительно, — тихо проговорила Соня. — Все, какъ по писаному. Я такъ ясно представляю ее, — высокая, глаза, какъ тарелки, а мать вѣроятно очень на нее похожа, только суше и краснѣе. Бѣдный Дарвинъ!»

«Чепуха, — сказалъ Мартынъ, — я увѣренъ, что она очень хорошенькая и умная».