Подвигъ

Кромѣ того, что Дарвинъ, прервавъ университетское ученіе, ушелъ восемнадцати лѣтъ на войну, а недавно выпустилъ книгу разсказовъ, отъ которыхъ знатоки безъ ума, Мартынъ услышалъ, что онъ первоклассный боксеръ, что дѣтство онъ провелъ на Мадерѣ и на Гавайскихъ островахъ, и что его отецъ — извѣстный адмиралъ. Собственный маленькій опытъ показался Мартыну ничтожнымъ, жалкимъ, онъ устыдился нѣкоторыхъ своихъ росказней. Когда вечеромъ къ нему ввалился Дарвинъ, было и смѣшно, и неловко. Онъ принялся исподволь выуживать про войну, про книгу, — и Дарвинъ отшучивался и говорилъ, что лучшая книга, имъ написанная, это маленькое пособіе для студентовъ, которое называлось такъ: «Полное описаніе шестидесяти семи способовъ проникнуть въ колледжъ Троицы послѣ закрытія воротъ, съ подробнымъ планомъ стѣнъ и рѣшетокъ, первое и послѣднее изданіе, множество разъ провѣренное ни разу не попавшимся авторомъ». Но Мартынъ настаивалъ на своемъ, на важномъ, на книгѣ разсказовъ, отъ которыхъ знатоки безъ ума, и наконецъ Дарвинъ сказалъ: «Ладно, я дамъ. Пойдемъ ко мнѣ въ логово».

Свое логово онъ обставилъ самъ по собственному вкусу: были тамъ какія-то сверхъестественно удобныя кожаныя кресла, въ которыхъ тѣло таяло, углубляясь въ податливую бездну, а на каминѣ стояла большая фотографія: разомлѣвшая, на боку лежащая сука и круглые наливные задки ея шестерыхъ сосунковъ. Да и вообще студенческихъ комнатъ Мартынъ уже перевидалъ немало: были такія, какъ его, — милыя, но жильцомъ не холеныя, съ чужими, хозяйскими, вещами, — была комната спортсмена съ серебряными трофеями на каминѣ и сломанымъ весломъ на стѣнѣ, была комната, заваленная книгами, засыпанная пепломъ, была, наконецъ, комната, гаже которой трудно сыскать, — почти пустая, съ яркожелтыми обоями, комната, гдѣ всего одна картина, но зато Сезаннъ, (эскизъ углемъ, женообразная загогулина), да стоитъ раскрашенный деревянный епископъ четырнадцатаго вѣка съ протянутой культяпкой. Душевнѣй всѣхъ была комната Дарвина, особенно если присмотрѣться, пошарить: чего стоило, напримѣръ, собраніе номеровъ газеты, которую Дарвинъ издавалъ въ траншеяхъ: газета была веселая, бодрая, полная смѣшныхъ стиховъ, Богъ знаетъ, какъ и гдѣ набиралась, и въ ней помѣщались ради красоты случайныя клише, рекламы дамскихъ корсетовъ, найденныя въ разгромленныхъ типографіяхъ.

«Вотъ, — сказалъ Дарвинъ, доставь книгу. — Бери». Книга оказалась замѣчательной; не разсказы, нѣтъ, скорѣе трактаты, — двадцать трактатовъ одинаковой длины; первый назывался «Штопоръ», и въ немъ содержались тысячи занятныхъ вещей о штопорахъ, объ ихъ исторіи, красотѣ и добродѣтеляхъ. Второй былъ о попугаяхъ, третій объ игральныхъ картахъ, четвертый объ адскихъ машинахъ, пятый объ отраженіяхъ въ водѣ. А одинъ былъ о поѣздахъ, и въ немъ Мартынъ нашелъ все, что любилъ — телеграфные столбы, обрывающіе взлетъ проводовъ, вагонъ-ресторанъ, эти бутылки минеральной воды, съ любопытствомъ глядящія въ окно на пролетающія деревья, этихъ лакеевъ съ сумасшедшими глазами, эту карликовую кухню, гдѣ потный поваръ въ бѣломъ колпакѣ, шатаясь, панируетъ рыбу. Если бъ когда-нибудь Мартынъ думалъ стать писателемъ и былъ бы мучимъ писательской алчностью (столь родственной боязни смерти), постоянной тревогой, которая нудитъ запечатлѣть неповторимый пустякъ, — быть можетъ, страницы о мелочахъ, ему сокровенно знакомыхъ, возбудили бы въ немъ зависть и желаніе написать еще лучше. Вмѣсто этого онъ почувствовалъ такое теплое расположеніе къ Дарвину, что даже стало щекотно въ глазахъ. Когда же утромъ, идя на лекцію, онъ обогналъ его на углу, то, не глядя ему въ лицо, сказалъ, вполнѣ корректно, что многое въ книгѣ ему понравилось, и молча пошелъ съ нимъ рядомъ, подлаживаясь подъ его лѣнивый, но машистый шагъ.

Аудиторіи разсѣяны были по всему городу. Ежели одна лекція сразу слѣдовала за другой, и онѣ читались въ разныхъ залахъ, то приходилось вскакивать на велосипедъ или поспѣшно топотать переулками, пересѣкать гулко-мощеные дворы. Чистыми голосами перекликались со всѣхъ башенъ куранты; по узкимъ улицамъ несся грохотъ моторовъ, стрекотаніе колесъ, звонки. Во время лекцій велосипеды сверкающимъ роемъ ластились къ воротамъ, ожидая хозяевъ. На кафедру всходилъ лекторъ въ черномъ плащѣ и со стукомъ клалъ на пюпитръ квадратную шапку съ кисточкой.

XVI.