Подумаешь, попал

может поменяться в любую минуту. Старшина предлагает занять вместо себя, место в кабине, я отмахиваюсь одним рывком, оказываюсь в кузове. Везут продукты, мешки с крупой, ящики с тушенкой, это хорошо солдат кормить надо. В бригаде поздравляют, опять пришлось пить вермут с его травами, уже не лезет в горло, хорошо спирт нашелся. Максимов шутя грозит пальцем. – На мое место метишь?

Через три дня, прощаюсь с ребятами. Тех отправляют на учебу. Петька чуть не плачет,

просит оставить. Но я не преклонен, пускай хоть несколько месяцев побудет в тишине и безопасности, да и дисциплине научится, а то разболтался здесь.

Снова бои, нас вывели из 5-й армии и бросили в район Сталинграда. Но к нему не пробиться, не хватает сил, у меня в батальоне осталось пять машин, три КВ и две34.

– Крапоткин? – Максимов подзывает меня к себе. – Бери две машины, и дуй в сторону Лазовки, там черти что творится, не поймешь, толи она еще наша, толи там уже немцы,

а командование требует, в корпусе говорят, едва рота танков осталась, ты у нас самый богатый.

– Батальон в вашей бригаде, значит вы самые богатые. – Парирую я.

– Так тяжеленьких, я значит вам оставляю.

Максимов кивает, я иду к танку. Лозовка близко к Дону, ну не чего может искупнусь.

В штабе оставляю все свои вещи, из документов только удостоверение. Награды на мне, как талисман, после того как вовремя артобстрела, осколок угодил мне в грудь и медаль спасла меня, отделался только синяком. Все шутят, что на мне вторая броня. Я подумал убьют, так убьют, пусть на мне будут. Сверху гимнастерки, легкий комбинезон, хоть и лето к закату, но как еще жарко. Едем первыми, всматриваясь в запыленный колыхающий нагретый солнцем воздух, вон и Лозовка, слегка прикрытая деревьями село. Вдруг со стороны села какая то вспышка, ныряю в танк. И он тут же, содрогнувшись от сильного удара, замирает на месте.

– Командир, гусеница сбита. Амба, – кричит мехвод.

Я сам понимаю, нечего хорошего. Смотрю в прицел, так и есть, из села выползают танки. Навожу прицел, танк содрогается еще от одного удара, рикошет. Стреляю сам, не пойму попал не попал. Вторая 34 вырывается вперед, стреляя на ходу, вероятно пробует отвлечь на себя внимание. Но тут же как бы спотыкается, и из нее начинает валить густой дым, боже как глупо думаю я, посылая еще один снаряд. Попал наконец то, вижу как вспыхивает один из танков врага. Как сквозь вату, слышится голос стрелка радиста Боковского.

– Первый, Первый я второй, в Лозовке немецкие танки, ведем бой, нас подбили.

Снова наш танк содрогается, башню наполняет удушливый дым.

– Покинуть машину, – ору я, откидывая люк, и как сотню раз делал, выпрыгиваю наружу, оглядываюсь, за мной не кто не лезет, одна чернота, из люка вырывается пламя и дым.

Спрыгиваю на землю, вижу мех-вода, тот бежит от машины, падает и уже не подымается. Оборачиваюсь, немецкие танки, уже рядом стреляют из пулеметов. Бегу к реке, что то обжигает руку. С ходу прямо с обрыва, прыгаю в воду. Повезло глубоко, выныриваю и хватаю ртом воздух, гребу прочь от берега. Правая рука болит и плохо слушается,

сапоги тянут в низ, на короткое время останавливаюсь, пробую их скинуть, мешают брюки комбинезона. Все же рывком носка от пятку, скидываю один становиться легче.

Рядом появляются фонтанчики, пули догадываюсь я, набираю воздуха и снова ныряю. Под водой руками, скидываю второй сапог. Выныриваю гляжу, как не далеко я уплыл. На берегу стоит танк, на нем высится человек в черном, и целиться в меня из автомата.

Снова ныряю. Стараюсь уплыть, как можно дальше, легкие разрываются требуя воздуха. Выныриваю и жадно дышу. Уже издалека, доносятся крики на немецком, а берег так близко, парой бросков кидаю свое тело вперед. И вот ноги нащупывают дно, тяжело дыша, вышагивая раздвигая воду выхожу на берег. Сильный удар в спину, резкая боль и я падаю на землю.

Сознание, приходит медленно . Слышу чьи то голоса.

– Федор гляди, какие цацки на нем.

– Не цацки, а награды, да не трогай ты их, не тобой заслужены.

– Сам же сказал перевязать.

– Так ты сверху повязку наложи, на саму рану тампон, а потом вокруг груди мотай.

– От горе луковое, давай помогу.

Когда коснулись раны, от боли я застонал.

– Пуля у него в теле.

– Не пуля, а осколок, они ж в него из пушки саданули.

– Ох и умен ты Федор.

– А то. Я же посчитай до ранения два месяца повоевал, но оно то не сурьезное было, месячишко в госпитале пробыл.

– Это ты без году неделя, самолет увидал и сломя голову побежал, еле догнал.

– А с рукой, что делать? – Бинтов у меня больше нет.

– А я портянкой перетяну, рана то на вылет, у меня свежая есть, давай иди ветки ломай, волокушу делать будем.

Вскоре меня потащили. Было слышно, как эти двое солдат переговариваются между

собой.

– Федор, а что нам будет, за то что мы от своих отстали?

Тот вздохнул. – Могут и в дезертиры записать, поди докажи. – Зачем ты во время авиа налета, две версты отмахал?

Молодой вздохнул в ответ. – А что теперь будет, протянул он снова.

– Само меньше, штрафная рота, как повезет, а то и к стенке поставят.

– А то, что мы этого тащим, в заслугу будет.