Поднебесный Экспресс

Как же тогда «преступление и наказание»? За первым должно следовать второе, иначе какой смысл считать себя тем, кем мы себя считаем? Причем наказание непременно двойное: со стороны Царя Иудейского и со стороны Порфирия Петровича. Насчет первого нынче это уж как получится, в зависимости от приписки каждого отдельного индивидуума к духовному департаменту, а вот от пристава следственных дел, от него не должен уйти никто. Он выяснит, кто прав, кто виноват, whodunit. Кто злодейство совершил. Выяснит, передаст человеку в дурацком парике, тот скажет свое веское – и дальше мертвый дом, а кое-где и последняя трапеза перед казнью, меню прилагается. Недавно читал, что в одном из благословенных штатов благословенных Штатов решили урезать расходы на этот вид одноразового питания, мол, зажрались совсем висельники. Скромнее надо быть в последних желаниях. Все так, и все фейк. Главных не наказывают почти никогда, даже если преступление вот оно, перед глазами. Вернемся, к примеру, в город Сараево, 28 июня 1914 года. Главный заговорщик расставил нескольких подручных по пути следования эрцгерцога со свитой. Первые двое струсили и пропустили кортеж, третий, по имени Неделько Чабринович, швырнул бомбу, но не очень удачно, она взорвалась лишь под четвертым авто, вообще никого не убив. Дальше начинается чарличаплин; собственно, он уже начался с того момента, когда гг. Мухамед Мехмедбашич и Васо Чубрилович упустили момент сделать свои имена нарицательными вроде их подельника Принципа. Так вот, Чабринович швыряет бомбу, она взрывается не там и некстати, террорист принимает смелое решение покончить с собой. Он принимает цианистый калий и бросается с моста в реку Миляцка. Увы, яд выдохся, бедный Чабринович блюет, но не умирает. Не получается у него и утонуть, глубина реки под мостом 10 сантиметров. Чабриновича вытащили на берег и изрядно поколотили, кортеж эрцгерцога продолжил свой путь, но уже настолько бестолковым образом, что Гаврила таки подбирается к наследнику австро-венгерского престола и выпускает две свои бесценные пульки. Чарличаплин кончается, начинается гулливер, история про йеху. Десятки миллионов людей принимаются мочить друг друга почем зря. Ну и кого тут назначим виновным? Некоего Данилу Илича, что руководил подпольной группой «Черная рука» и составил заговор? Ну да, его поймали и расстреляли. Остальных, кстати, почти никого – им не было двадцати, по законам империи, таких не кормили последним ужином, а отправляли надолго голодать в тюрьму. Там Принцип с Чабриновичем и умерли, в тюрьме одного города с известным сегодня названием Терезин. Есть искушение заметить, что, промахнись померший в Терезине Принцип, тридцать лет спустя в том же Терезине не было бы того, что там тогда происходило. Кстати, не все сараевские чарличаплины оперативно переместились на тот свет: господин Мехмедбашич дожил до Второй мировой, чтобы быть убитым еще большими гуманистами – усташами, а другой, Чубрилович, и вовсе выучился, стал профессором истории, советником Тито и даже министром сельского хозяйства. Ну что тут скажешь?

И вправду, что тут скажешь? Кто виноват? Кто преступник? Австрийский угнетатель? Сербский заговорщик? Русский или немецкий министр? Французский генерал? Крупп? Или рядовые Иванов, Смит и Мюллер? Кого будем кормить прощальным ужином? Кого казнить нельзя помиловать? Получается, некого, да и зачем, и так двадцать миллионов удушегубили. Но, заметим, в отличие от душегубства «Большого скачка», которое вспоминают с неохотой, или не вспоминают, или просто (довольно подло, впрочем) разводят руками, с тем, что началось жарким летом 1914-го, дело обстоит иначе. Фанфары, ученые споры, меморабилия. А вы говорите: Восток не считает потерь. Ага. Все это вранье, корыстное и глупое разом. Надо же, наконец, признаться, хотя бы самим себе, потихоньку: нам все равно. Умер-шмумер. Убил-шмубил. Это в детективах интересно, кто виноват; потому детективы так любят, что они не о жизни, они о другом – об идеале, где причина порождает следствие, а преступление – наказание. А здесь, в жизни, сплошное мельтешение атомов, мечутся, глупые, туда-сюда, ничего не понимая, как щенята, складываются во всякие смешные комбинации вроде фигуры из трех пальцев. Эта фигура над нами и парит в данный момент, всепроникающая и безразличная, как солнце в знойный летний день тысяча девятьсот четырнадцатого. И серб ушел, постукивая в бубен.